Проститутка со светлыми, свисающими до земли волосами к этому моменту уже прекратила свои тщетные попытки выбраться из-под мертвого Константинова. Сознание ее затуманилось, она утратила чувство реальности, и единственным, что сейчас фиксировал ее блуждающий взгляд, была только что прикуренная сигарета подруги, которую та обронила. Уголек на самом ее кончике прожег небольшую черную дырку на коврике в салоне маршрутного такси.
* * *
Екатеринбург. Съемная квартира на улице Лозаннская
— Как идут наши дела? — Гамзало, как всегда, был спокоен и невозмутим, но сидящему напротив имама Абдулину было немного не по себе от этого устремленного в его лицо колючего взгляда. — Ведь ты же знаешь, Умар, что мы планируем ряд крупных террористических диверсий и должны вести себя особенно осторожно, не привлекая к себе излишнего внимания.
Умар натянуто улыбнулся. Его борода разрослась за последнее время настолько густо, что скрывала большую часть лица. Растительности не наблюдалось только на том месте, где у Абдулина находился шрам.
— Джамаат расширяется, учитель, — доложил он. — Сейчас число наиболее активных членов достигло почти ста человек. Все они настоящие воины Аллаха, и если потребуется, то они отдадут за него жизнь…
— Это хорошо, — перебил Умара Гамзало. — А как обстоят дела с конспирацией?
— Мы меняем квартиру каждые два-три дня, и я лично слежу…
Расадулаев вновь не дал ему закончить начатую фразу.
— Лично следишь? — переспросил он, а затем коротко и быстро обменялся взглядами со своими братьями, расположившимися справа и слева от Умара. — А я вот слышал, что как раз ты грубо нарушаешь конспирацию и привлекаешь к себе внимание милиции.
— Это чем же? — Умар проглотил подступивший к горлу ком.
Ему совершенно не нравилось, что Гамзало распекает его, как мальчишку, в присутствии ближайшего окружения, но даже это чувство в данную секунду затмевал страх. Страх перед братьями Расадулаевыми. Умар понимал, что кто-то продал его. Возможно даже, этим человеком был новичок Муса, который сейчас, как коршун, стоял позади него.
— А тем, что шастаешь по посадкам и режешь парочки, занимающиеся любовью, — пояснил Гамзало.
— Это джихад, учитель. Я наказываю тех людей, которые не живут по вере.
Расадулаев покачал головой. Умар обернулся. Муса действительно стоял у него за спиной слишком близко. Абдулина это нервировало.
— Ты наделал много шума. — Гамзало неспешно скрестил руки на груди. — И если не сегодня, так обязательно завтра тебя вычислят, а следовательно, могут выйти и на нашу организацию. А рисковать мы не имеем права, Умар. Но это еще не все, — он выдержал небольшую паузу. — Ты говоришь, что наказываешь их за иную веру, тогда почему ты занимался мародерством и стягивал с покойников кольца, золотые цепочки, деньги…
Умар вздрогнул, как от пощечины. Значит, предатель — Ваххит? Или?..
— Не пропадать же добру, — ответил он как можно небрежнее и вновь попытался изобразить на лице улыбку.
— Да, конечно. — Гамзало тоже сухо усмехнулся. — Но это называется обыкновенным грабежом. Причем все это ты забирал себе, Умар, и не отчислял людям, воюющим за веру. Разве не так?
— Учитель…
Умар хотел было встать, но не смог. Мышцы не слушались его. Он, как завороженный, смотрел в глаза Гамзало.
— Не перебивай, когда с тобой говорят старшие, — осадил его имам. — Я знаю больше, чем ты думаешь. Здесь у меня есть глаза и уши. Или ты думаешь, что мы отправили тебя сюда без всякого присмотра? Такого не бывает, Умар. Мы всюду! Ты совершил нападение на инкассаторов и опять все деньги забрал себе! Где же отчисления? Или ты думаешь, что мы отправили тебя сюда для твоего личного обогащения? — теперь голос Гамзало посуровел, и от былого спокойствия не осталось и следа. — Ты прикрываешься нашим знаменем для того, чтобы грабить и убивать? Ты заблуждаешься, Умар! Ваххабизм — это возврат к первоначальной чистоте веры…
— Я — ваххабит! — Умар все же нашел в себе силы подняться.
— Какой ты ваххабит? — поморщившись, с презрением произнес Гамзало. — Ты — маньяк, который мстит женщинам за свое половое бессилие.
Лицо Абдулина покрылось мертвенной бледностью, которую можно было заметить даже на фоне густой бороды.
— А потом ты давал клятву на Коране, что не будешь обманывать своих братьев по вере, — продолжил Гамзало. — Но ты ее нарушил, а следовательно, обманул не только нас, но и Аллаха. Ты знаешь не хуже меня, Умар, что Аллах справедлив, но беспощаден… Как мы поступаем с людьми, которые предают веру? А?
— Я знаю… Да, — Умар лихорадочно искал выход из сложившегося положения. — Позвольте мне стать моджахедом-смертником, — попросил он.
Однако Гамзало отрицательно покачал головой. Его глаза встретились с глазами Мусы, стоящего за спиной Абдулина. Ни на кого другого из группировки Умара имам, казалось, не обращал ни малейшего внимания. Махмуд и Назырбек сидели молча, не вмешиваясь в дискуссию старшего брата с проштрафившимся бойцом. Для них Умар уже не существовал.
— Ты ищешь еще одну возможность, чтобы улизнуть от наказания, Умар. — Гамзало устало смежил веки. — Тебе это не удастся. А потом ты должен знать, что моджахеды — это святые люди, которые попадают после своей смерти в рай. Ты же должен гореть в джаханнам, Умар. Такова твоя участь.
Абдулин почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.
* * *
Екатеринбург. Первая клиническая больница
— Ее жизнь находилась в прямой зависимости от количества принятого ранее алкоголя… При такой потере крови и наличии болевого шока выжить было практически невозможно. Но ей повезло. Она просто отключилась. Потеряла сознание. Организм сэкономил силы на шоке. Так что не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорится. — Заведующий отделением травматологии первой городской больницы стоял напротив Панкратова в ординаторской, покручивая в руке шариковую ручку. — А тебе обязательно сегодня с ней говорить, Арсений?
— Да, Виктор, да. Я обязан это сделать ради других людей. Это очень важно.
Майор затушил о краешек стеклянной колбы, приспособленной под пепельницу, выкуренную на треть сигарету. Достал пачку и сунул туда остаток сигареты. Врач добродушно улыбнулся. Повел головой, показывая на пачку, которую Панкратов убрал в карман пиджака.
— Да, Витюша, жизнь сумасшедшая стала, — сказал он. — Бычкую, бычкую. Только это и могу себе позволить. Больше никакой возможности расслабиться нет.
— Береги себя. — Заведующий похлопал Панкратова по плечу.
Виктор Юрчинов, знавший Панкратова не первый десяток лет, понимал, что, если Арсений настаивает, дело действительно не терпит отлагательства.
— Ну, хорошо, — сдался он. — Мы сейчас завершаем ей цикл переливания крови. Все в принципе налажено. Можно будет сейчас поговорить. У нее должен быть небольшой прилив сил, если так можно выразиться в ее случае. Мы ей прокапали плазму… Да, вот и Олечка!