Маэстро вынул из вазы цветок подсолнуха, рассеянно покрутил его в пальцах.
— Может. Но не станет. По крайней мере не теперь.
Паула в отчаянии обвела взглядом комнату. Здесь все было великолепно. Идеально. Полная гармония цветов и линий. На этом диване так удобно сидеть, забравшись с ногами на его упругие подушки, эта лампа дает удивительно приятный золотистый свет, ковер нежно пружинит под ногами, круглое зеркало на стене сделано из отполированного серебра, и человек, отражаясь в нем, кажется окруженным божественным сиянием. И жаркий испанский полдень «за окном». Кажется, солнечные лучи бьют в комнату, освещая каждый уголок. Это ощущение возникает из-за правильно подобранных красок. Лимонные шторы, сливочный ковер, светлые гобелены. И только картина черным пятном выделяется на стене.
— Но почему? Почему ты против? Он очень талантлив. И так нравится публике.
— Да. — Фэриартос небрежно опустил цветок обратно в вазу. — Публика всегда чувствует себя великолепно, когда с ней беседует посредственность.
— Вэнс не посредственность! — Паула сама не ожидала от себя подобной горячности. — Ты же знаешь!
Маэстро ответил одной многозначительной улыбкой. В ней было и сомнение в объективности ученицы, и недоверие к успеху Гемрана, и легкая усталость от вереницы людей искусства, мелькающих каждый день перед глазами. Среди них встречалось очень мало по-настоящему талантливых.
Вэнс нужен ей. Александр непостижим. Его ум, магнетизм, его волшебная сила иногда становились непосильны для нее. Хотелось перенести на себя хотя бы часть восхищения, достающегося ему. А Гемран так смотрел на нее. С любовью, обожанием, тоской…
Паула подошла к креслу, в котором сидел маэстро, опустилась на пол, не думая о том, что может испортить свой английский костюм. Ворс мягкого ковра примялся под коленями. Александр взял ее за подбородок, заставил запрокинуть голову и посмотреть себе в глаза.
— Мышление — самое нездоровое занятие на свете. От него люди умирают так же, как и от других болезней.
Она улыбнулась в ответ. Не хотела, но губы сами послушно растянулись в улыбке.
— Ты хочешь, чтобы я меньше думала?
— Я хочу, чтобы ты больше чувствовала.
Он провел большим пальцем по ее лбу. И сразу захотелось закрыть глаза, прижаться щекой к его колену и постараться выкинуть из головы все мысли. До единой. Но не получилось.
Зазвонил телефон. Александр перегнулся через подлокотник, одной рукой достал трубку, другой удержал ученицу на месте. Она как раз поднималась, хотела уйти, чтобы не мешать разговору. Но теперь осталась. Замерла в неустойчивой позе, стоя на одном колене перед маэстро. Его глаза оказались на уровне глубокого выреза ее блузки, но взгляд фэриартоса остался сосредоточенным, напряженным, незаинтересованным.
— Слушаю. — Его голос изменился, стал сухим, неприятным. — Да… да. Помню.
Паула не слышала, с кем он говорит, но почему-то представляла собеседника уверенным и властным. Александр хмурился все сильнее, угрюмо смотрел на картину, и та вдруг стала меняться. Словно на полотно щедро плеснули растворителем. Краски текли, превращая композицию в безобразную мазню.
Юная фэри осторожно положила ладонь на запястье учителя, почувствовала его напряжение, попыталась успокоить мысленно. В ответ на эту робкую ласку он посмотрел на нее, увидел тревогу в глазах, кивнул едва заметно, и картина спустя мгновение приобрела нормальный вид.
— Да. Я понял.
Собеседник первым закончил разговор. Александр положил трубку. Стремительно поднялся, отошел к «окну».
— Кто это был? — решилась спросить Паула, поворачиваясь за ним. И напомнила сама себе цветок подсолнуха, который так же следит за движением солнца по небу.
— Вьесчи.
Не нужно было спрашивать, какой именно. Понятно и так. Рамон Дэ Кобреро.
— Что ему нужно?
— Переодевайся, — резко ответил маэстро. — У тебя осталось сорок минут.
Она молча поднялась и пошла одеваться. Через два часа — в десять — начиналась презентация фотовыставки молодого перспективного фотохудожника. Пока еще человека.
Мероприятие проходило под патронажем клана Фэриартос. Идейным вдохновителем был Александр, исполнителем — Паула.
Девушка приехала за час до начала. Еще раз проверила столы, сервированные к фуршету, наличие прайс-листов для прессы. Указала телевизионщикам, где лучше установить камеры.
Естественно, все оказалось идеально. Несколько залов «Арт-галереи» были ярко освещены. Огромные, от пола до потолка, окна ловили блики ночной улицы. С той стороны казалось, что внутри люди медленно проплывают, не касаясь пола, и ореолы света окружают их. Голосов не слышно за толстыми пуленепробиваемыми стеклами, зато видно каждое изменение в лице, каждая морщинка, улыбка или недовольная гримаса. Театр пантомимы.
На стенах фотографии формата девяносто на сто двадцать. Социальные, лиричные, ироничные. Среди них есть и ее портрет. Паула стоит на самом краю тротуара. Мимо несутся машины — разноцветные полосы света, размазанные огни, плывущие вспышки. Весь мир кажется размытым. И только она, в черном длинном пальто, — четкая, неподвижная, реальная. Бледное лицо светится, как жемчужина, в глазах отражение блеска витрин.
Сам фотохудожник уже был здесь. Примчался за три часа до начала. И первым делом бросился перевешивать фотографии, посчитав, что нарушена общая композиция. Пауле уже доложили о его непомерной активности. Он еще не осознал наличие обслуживающего персонала, готового по первому требованию броситься выполнять приказание. Привык все делать сам. Но это пройдет со временем.
Влад стоял в офисе менеджера, возил по впалым щекам электробритвой и одновременно разговаривал с кем-то по телефону. Увидев ее, просиял и немедленно завершил разговор.
— Паула, рад тебя видеть! Извини, я тут, вот…
— Ничего, — улыбнулась она, с удовольствием прикасаясь губами к его свежевыбритой щеке. — Телевидение уже подъехало.
С их последней встречи, которая была на прошлой неделе, фотограф похудел еще сильнее. Удивительно, как это у него получалось. Лицо осунулось, нос заострился. Но светло-зеленые глаза сверкали неизменным оптимизмом, и человеческая звенящая энергия буквально выплескивалась из него. Волновался и радовался. Еще бы, выставка в крупнейшей галерее города! Редкая удача. На его работы обратил внимание знаменитый меценат. Сам Александр Данвиль Мело. Тот, кто вытащил из неизвестности, почти из нищеты популярного художника Илью Комарова. Можно не сомневаться, после этой презентации имя Влада станет известным не только в творческой среде, а еще через пару выставок — знаменитым.
Он нравился Пауле. Впрочем, он нравился всем. Друзьям, моделям, с которыми работал, коллегами. Даже те, кто ненавидел сниматься, признавали, что «парень знает свое дело». Он умел заражать своей энергией, вдохновлять, убеждать. Великолепные качества для будущего фэриартоса. Усиленные магией клана, они превратятся в мощнейшее орудие.