Мрак твоих глаз - читать онлайн книгу. Автор: Илья Масодов cтр.№ 21

— Тебе, наверное, всё равно, кто тебя хранит, — шёпотом обращалась она к талисману, согревающему под кожей её детское сердце. — Ты такой же жестокий, как все, ты не умеешь любить меня.

Самое трудное для Сони то, что она не может подняться над вершинами облетевших деревьев и лететь на север, не деформируя свой путь из-за их прочно вбитых в почву стволов. То ли погода нелётная, то ли Соня истомилась до предела выниманием из пространства огненных колёс, как бы то ни было, ей приходится идти пешком, несмотря на хромую ногу и необходимость по возможности скорее убраться подальше от вражеского походного пути. На самом деле Соня мучается зря, потому что не знает истории партизанского движения края, иначе была бы спокойна, ведь партизан осталось всего пятеро и движутся они в противоположную сторону, тщетно силясь отыскать в дебрях времени своих испытанных боевых товарищей.

На дне оврага, где струится морозный ручей, холодно и сыро. В ручье Соня находит заснувшую до весны лягушку и ест её, согревая кусочки во рту прежде чем глотать. Она отламывает острый сучок и вытаскивает из ноги пулю, прошедшую голень почти насквозь и засевшую у самой кожи с другой стороны.

Соня выходит из оврага и идёт долго, так долго, что лес начинает редеть, будто устав изобретать перед глазами Сони новые деревья. Она снова чувствует на коже лица дыхание ветра и скоро проваливается в простор убранных комбайнами полей. Ступая босиком по отвердевшей от холода перепаханной под озимые земле, Соня думает о своём одиночестве во Вселенной, где отсутствует нежность настоящей жизни. Она думает об вымерших цветах, чьим бутонам уже не раскрыть навстречу солнцу своей красоты, и об улетевших птицах, которым уже некуда возвращаться. Дождь кончился, из разрыва туч является луна, освещая поле и дерево, одиноко растущее у обрыва времени, и ржавый трактор, погрузший колёсами в нейтральную полосу между небом и землёй.

Колхозный тракторист Фёдор Петухов отъездил на своей сельскохозяйственной машине двадцать пять лет. Трактор он любил как родную мать Евдокию Алексеевну, которая померла от душевного расстройства, когда Фёдор, по пьяни лёжа в поле, попал под сенокосилку и лишился обеих ног. В городской больнице Фёдору выдали вместо ног костыли, на которых он мог ходить, но не водить тяжёлую технику. Фёдор сразу начал пить самогон, не давая отдыха ослабевшему от казни телу, и очень быстро допился до бешенства, начал бить жену и детей, а под Новый Год даже дал по морде председателю колхоза коммунисту товарищу Гурину, когда тот пытался образумить Фёдора в отношении семейной жизни. По причине такого скотского поведения от Фёдора ушла жена, а прочие колхозники сторонились озлобившегося тракториста, который был вечно пьян и страшен в безудержном буйстве.

Однажды, когда надравшись по своему обыкновению до состояния злой свиньи, Фёдор ковылял летним вечером по околице деревни и нечленораздельно ревел похабную песню, его внимание вдруг привлекли звёзды, рассыпавшиеся над крышами почерневших в наступающей темноте изб. Фёдор замедлил своё шкандыбание и вытаращился на светила, разинув рот, и тогда ему в глотку сильным толчком вдруг вошла бесовская сила безногого героя Великой Отечественной войны лётчика Мересьева. Осатанело заревев, Фёдор поскакал на костылях по капустному полю, мотая мордой и плюясь из разинутой пасти, словно пытался избавиться от вселившейся в него чертовщины. Посередине поля он совершил особенно длинный прыжок и, не удержав равновесие, с разгону повалился наземь, бросил костыли и пополз, загребая руками и отталкиваясь культями от почвы.

Но сила мёртвого лётчика не оставила Фёдора, и он окончательно озверел, поселился на просторах полей и забыл свои костыли, а для перемещения в пространстве использовал способ перекати-поля, достигая такой скорости, что ни на комбайне, ни на тракторе угнаться за ним было невозможно. Питался Фёдор дождевыми червями, которых выкапывал рылом из пашни, а также давил катящейся массой кур, которых никто у него не решался отобрать, и он пожирал их сырыми, лёжа в поле под днищем списанного заржавевшего трактора, который стал ему теперь домом. Правда, однажды колхозный зоотехник Григорий пытался пристрелить взбесившегося тракториста из берданки, но пуля Фёдора не взяла.

Когда хромая Соня появляется на лесном горизонте, окаймляющем ареал Фёдора с юга, он только что вылез из-под трактора и валяется на меже, радуясь окончанию долгого дождя и наступлению лётной погоды. Луна освещает его смешанные с землёй волосы и ветер бьёт с неба в лицо. Оскалившись, Фёдор раскидывает мозолистые руки наподобие крыльев, и темнота земли сливается для него с темнотой неба, как бывает всегда, перед тем как он отправляется на своём ржавом тракторе в боевой вылет. Кругом стоит чистая, омытая дождём, смертельная тишина осени. Фёдор летит, один, свободный от тяжёлой военной машины.

Соня останавливается над ним, отбрасывая почти прозрачную тень от плывущей в небе луны.

— Куда летите, дяденька? — тихо спрашивает она, чтобы не очень помешать парению безногого человека. — К звёздам?

Фёдор отсутствующе смотрит на неё.

— Отдыхаю я перед учебным воздушным боем, — нелюдимо отвечает он. — Уйди, девочка, не мешай.

— Мне сказали, здесь поблизости лес каменный растёт, — скромно говорит Соня, нагибаясь, чтобы потрогать раненую голень.

— Лес каменный не здесь, а очень далеко, только в него никто не верит. А я его с самолёта видел, — говорит Фёдор.

— Я верю, — говорит Соня. — Покажете мне дорогу?

— Не дойдёшь ты, девочка, — вздыхает Фёдор, почему-то растроганный пониманием Сони до состояния, близкого к человеческому. — Вон и ножка у тебя поранена. Давай я тебя на самолёте отвезу.

— А где же ваш самолёт?

— А вот, стоит, — Фёдор взмахивает рукой в сторону трактора. — Только вот горючего нет.

— Как же без горючего? — спрашивает Соня, недоверчиво осматривая покрытый ржавчиной механизм, колёса которого погружены в землю, как в прибрежную воду.

— Горючее возле колхозного музея в ведре стоит, только мне туда не добраться, через забор не могу.

Не только не обнаружив в тракторе никакой способности к полёту, но и вообще сомневаясь в его мобильности, Соня вздыхает.

— Ты, девочка, не грусти, машина в полном порядке, — Фёдор, приподнявшись на кулаках выпрямленных рук, подползает к колесу трактора, где гвоздём криво нацарапаны звёзды, обозначающие вероятно число разбитых вражеских тракторов. — Сходи за горючим и сразу полетим.

— Ладно, — устало соглашается Соня. — Где этот ваш колхозный музей?

— А прямо пойдёшь, выйдешь на околицу, к избе Володьки, так мимо неё и иди прямо, упрёшься в забор, а справа калитка. Постучись, тебе Кирилловна отопрёт. Скажешь, музей приехала посмотреть. А там хватай ведро и сюда. Поняла?

— Поняла.

Прихрамывая, Соня направляется к деревне. В лунном свете видны маленькие ободранные домики деревенской окраины, прячущими за жалкими облетевшими яблонями свою старческую наготу. Вдалеке, посреди полей, горит одним жёлтым фонарём крупная постройка, где отстаивается до весны колхозная техника. Чуя приближение Сони, деревенские собаки поднимают лай.