Сотоварищ встрепенулся, покраснел, и тут же продавщица сунула ему две карточки с портретами девчонок из «За стенкой».
– Лёш… – промямлил он.
– Сергей, ты что? – спросил Двуколкин уже чётко и осмысленно. – Ты что, фигню эту купил, что ль?
– Лёш, ты только это…
– Не пойму, зачем они тебе? Мы ж больше не шифруемся!
– Алёша, – программист залился краской и стал весь как помидор. – Ты только никому не говори. А? Это же безвредно.
– Ничего не понимаю…
– Ну, блин, нравятся они мне!
Вдруг Алёша вспомнил то, с какой готовностью и всякий раз без опоздания программист следил за шоу, отправляясь каждый вечер к телевизору, плюя на то, что дома, в смысле, у них в комнате, имелась очень тёплая компания.
– Ты, чего, влюбился в них? В обеих?
– Что ещё за чушь?! Зачем – влюбился?! Лёш, ты только не болтай, ну правда!
– Нет, ты объясни мне, в чём тут дело! И с чего ты покраснел так?
Программист вздохнул:
– Пойми, Лёш… Я работаю так много… Надо как-то расслабляться. Водка, всё такое – мне не очень. А вот передача в самый раз. Она такая глупая! Ну, что в этом плохого, если я смотрю?
– Постой, – сказал Алёша. – Мы ведь её только-только начали смотреть. Я помню, ты недавно к телеку вообще не подходил, всем говорил, что компом уже сыт.
– Ну, так и было.
– Значит, вот сейчас в тебе возникла жажда расслабляться? Именно последнюю неделю? Нет, чего-то ты темнишь!
– Блин, не темню я ничего! Эх, Лёша! Ну ты понимаешь, раньше мы с Артёмом… Мы с Артёмом… чёрт возьми… подсел я одно время на «Мак-Пинк». Молчи, только молчи! Я знаю, что там дрянь. Но вкусно же! Как-то всё меня тянуло и тянуло! Мы туда ходили с Тартаковым под предлогом получения записок Жеки и Гургена. Ну, и ели помаленьку. А Артём ещё любил мне говорить, что этот буржуазный антураж ему поможет капитал активней ненавидеть. Чтобы в книге вывести. Вот так. Потом я стал один…
– Чего один?
– Ходить туда один. Алёша! Обещай, что никому не скажешь!
– Ладно, ладно, не скажу. Чего уж. Да кому всё это важно?
– Понимаешь… Ты ведь не забыл, как взяли нашего Гургена? Если вдруг узнают, что я посещал такое заведение, да ещё и втайне от товарищей, меня ведь заподозрят! Все решат – раз я там был или мог быть, то я и виноват!
Алёша замолчал.
– Ну, что, не скажешь?
– Ладно, ладно, не скажу, – негромко буркнул Лёша.
– Ой… Который час? Блин, ведь сейчас начнётся! – вдруг вскричал Сергей.
– Что начнётся?
– Да «За стенкой», что ещё! Вчера на самом интересном прекратилось! Я пошёл, Лёш!
Алексей схватил Сергея за рукав:
– Послушай, блин, Серёг! Конечно, я буду молчать и всё такое… но ведь это же не дело! Чёрт, тебе лечиться надо!
– Но «Мак-Пинк» закрыли! А-а! – застонал Сергей. – А мне же, мне же надо как-то расслабляться!
Он внезапно извернулся, оторвался от Алёши и умчался в сторону общаги.
«Бред», – решил Алёша.
В эту самую секунду взгляд его упал на новой здоровенный транспарант с рекламой:
«Стань нонконформистом! Хавай Сникерс!»
28.
Если бы на другой день программист Серёжа подошёл к фаст-фуду, столь, как оказалось, им любимому, наверное, решил бы, что он бредит. У дверей «Мак-Пинка», а вернее, бывшего «Мак-Пинка», рассекала птичка Чежик. Птичка была человеческого роста и болталась около кафе туда-сюда, вручая всем рекламные листовки. Кажется, прохожим это нравилось, и они улыбались птичке из игры, брали рекламу, норовили прикоснуться к перьям. Да, Алёша тоже их потрогал. Ещё в раздевалке, где Василий, почему-то из кассиров ставший… хм… клоуном, натягивал костюм.
– Я просто поражаюсь, – сказал Лёша.
– А чего такого? – удивилось содержимое живой игрушки. – Я бы на их месте тоже заработал на этой фигне. Ведь птичка обалденно популярна! И никто не знает, кто её придумал. То есть, можно брать бесплатно.
– В общем, да, – сказал Алёша. – Всё логично. Но, блин, тут такие перемены!
Он напялил униформу. Раньше все фуфайки были в дырках, пятнах несмываемого жира и так далее. Теперь всё изменилось. Блуза оказалась совершенно чистой, абсолютно новой, ярко-чёрной и с портретом революционного вождя. У кассиров и помощников кассиров были Маркс и Энгельс, а кого носил Алёша, как и все стюарты, – сами догадайтесь.
Несмотря на бурные события в стране и перемены, столь стремительные, резкие, в общественном сознании, Двуколкин ну никак не мог предполагать, что заведение ТАК изменится. Во-первых, надо было привыкать к названию: над дверью вместо старой вывески отныне гордо значилось «Мак-Панк». А во-вторых, за время краткой перестройки поменялось остальное. В смысле, поменялось вообще всё. Двуколкин стал работником крутого, неформального и антиглобалистского фастфуда.
Лёша вышел в зал. Когда-то интерьер его был красно-жёлто-розовым. Теперь преобладали чёрный, красный, хаки и коричневый – цвет дерева. Последним отличались мусорные тумбы, выкрашенные под ящики с оружием (сразу вспоминался эпизод с Алегрия-дель-Пио). Красная звезда огромнейших размеров украшала чёрный потолок; по её краю шли малюсенькие лампочки. Вдоль всей длины прилавка написали: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а листки, по-прежнему из суперской мелованной бумаги, те, что клали вниз подносов, словно обгорели. В них, как в подпольных прокламациях, народ воодушевлённо призывали занимать места стюартов, дворников, кассиров и посудниц. «У нас выгодно, престижно, неформально!» – уверял Пинков и Ко.
Конечно, изменилось далеко не всё. Стремление к экономии осталось, и поэтому в подсобке Алексей нашёл те самые тряпицы, что не так давно стирал и вешал на верёвочку. Но, взяв одну из них и подойдя к прилавку, чтобы, как обычно, протереть его от пыли, коей не имелось, он увидел, что меню прерадикально изменилось. И начальству надо отдать должное: «cheбургера» там не было. Пинков и его Ко, как оказалось, обладали более живым воображением и не взяли этого названия, сочинённого до них. Зато в меню возникли «Партизанский», «Подрывник» и «Трудовой» – салаты, сэндвич «Двойной Робеспьер» и «Фак-кола». Все пиццы имели названия насквозь нецензурные: видимо, это должно было стать необычной и смелой приманкой. «Шварцвальдская вишня», «Медовый орешек» и прочие торты пошли в общем стиле, став «Жирным буржуем» и «Эксплуататорской кровью» (Цветков: «ешь богатых!»). А чая не стало. Его заменил всем известный матэ как любимый напиток Гевары. Конечно, в пакетиках.
Зал был пустым, и работать, когда нет Снежаны, когда всё равно не увидят, Алёше претило. Он снова пошёл в раздевалку. Внутри на скамейке сидела Ирина. Она как всегда наслаждалась общением с мобильным. Ирина листала картинки. Экранчик одну за другой демонстрировал фотки Артёма.