— Да, конечно, но я не знаю…
Он покачал головой:
— Простите, я устал от ваших неуклюжих попыток оправдаться. Прошу вас больше не приходить в музей, Эшли. И даже если то, что вы говорите, правда, это ничего не меняет. Мы не можем мириться ни с подобными идеалами, ни с подобными приятелями. Это идет вразрез с нашим стремлением создать в музее атмосферу терпимости. Это просто какая-то порнография ненависти! Я не могу этого допустить. И, откровенно говоря, я не очень-то верю вам. Так что всего хорошего, мисс Фримен. Мы отправим вам чеком деньги, которые вы заработали за последнее время. Пожалуйста, не появляйтесь здесь больше. И еще, — добавил он, указывая на дверь, — не рассчитывайте, что мы дадим вам рекомендацию.
Эшли возвращалась домой в быстро сгущавшейся ночной темноте, впадая попеременно то в отчаяние, то в ярость. Она неслась по улицам, не обращая внимания на окружающее и пытаясь придумать на ходу план действий, но клокотавший в ней гнев мешал ей сосредоточиться. В конце концов она отдалась этому чувству, которое буквально сотрясало ее. Ни один человек в здравом уме не может допустить, чтобы кто-либо исковеркал всю его жизнь, и поскольку она считала, что находится в здравом уме, то была твердо намерена покончить с этим бесчинством нынче же вечером.
Бросив сумку и жакет на кровать, она схватила телефонную трубку и набрала номер Майкла О’Коннела.
— Да? Кто это? — спросил он сонным голосом.
— Ты прекрасно знаешь, кто это! — чуть ли не прокричала она.
— Эшли? Да, я знал, что ты позвонишь.
— Ты просто мерзавец! Сначала ты сорвал мои занятия в колледже, а теперь из-за тебя я потеряла работу. Каким подонком надо быть, чтобы делать это?
Он ничего не ответил.
— Оставь меня в покое! Почему ты не можешь оставить меня в покое?
Он опять промолчал.
Эшли распалялась все больше:
— Я ненавижу тебя! Черт бы тебя побрал, Майкл! Пойми, между нами все кончено! Я не хочу больше тебя видеть. Мне и в голову не могло прийти, что ты способен на такую подлость. И ты еще говоришь, что любишь меня?! Ты ненормальный, злобный выродок, Майкл, и я хочу, чтобы ты убрался из моей жизни. Навсегда! Понятно тебе?
По-прежнему никакой реакции.
— Ты слышишь меня, Майкл? Между нами ничего не может быть! Никаких встреч и разговоров. Финиш. Усвой это, наконец! Больше ничего не будет, понял?
Она замолчала, ожидая ответа, но не дождалась. Тишина обволакивала ее, как ползучее растение. Она подумала, уж не прервалась ли связь, — может быть, ее слова исчезают в безграничной электронной пустоте?
— Ты слышишь меня или нет? Все кончено!
На этот раз Эшли показалось, что она слышит его дыхание.
— Майкл, ну пойми же, пожалуйста. Все между нами кончено.
Когда он наконец заговорил, она вздрогнула от неожиданности.
— Эшли, — произнес он жизнерадостным тоном, в котором даже прорывался смех. Можно было подумать, что они говорят на разных языках. — Ты не представляешь, какое это удовольствие — слушать твой голос! Я жду не дождусь, когда мы снова будем вместе. — Помолчав, он добавил: — Навечно. — И отключился.
* * *
— Но затем что-то произошло? — спросил я.
— Да, — ответила она. — Произошло много разных событий.
По ее лицу было видно, что она не может решить, что и как рассказать мне. Она словно куталась в осторожность, подобно тому как человек кутается зимой в теплый свитер в предчувствии холодной, ветреной погоды.
— Послушайте, — сказал я, несколько утомленный ее уклончивыми ответами, — у меня никак не складывается целостная картина. В самом начале вы сказали, что я пойму смысл этой истории. Но пока что я не вижу в ней особого смысла. Видно только то, что вытворяет Майкл О’Коннел. Но с какой целью? Чувствуется, что назревает какое-то преступление. Но какое?
Она выставила ладонь:
— Вы ищете простой и ясный ответ. Но преступление совсем не простая вещь. В нем проявляют себя самые разные факторы. Вам не приходило в голову, что мы порой помогаем создать психологическую или, может быть, эмоциональную атмосферу, в которой зарождается и расцветает все самое плохое и даже страшное? Мы сами рассадники зла. Иногда создается такое впечатление, не правда ли?
Я ничего не ответил, и она уставилась на кофейную гущу в чашке, словно надеялась найти ответ там.
— Вам не кажется, что мы живем очень разобщенно? Раньше, в более счастливые времена, человек оставался жить там, где он вырос. Возможно, покупал дом неподалеку от своей семьи, помогал ей управляться с делами. Все были связаны друг с другом, крутились на одной орбите. То были наивные времена. Все увлекались телесериалами «Молодожены» и «Отцу лучше знать». Странная идея, кстати: почему это, спрашивается, ему знать лучше? Теперь же мы все образованны и живем по отдельности. — Помолчав, она спросила: — Что бы вы стали делать, если бы кто-то вдруг попытался испортить вам жизнь? И потом, как вы не поймете? Теперь, задним числом, глядя на все это из нашего благополучного существования, нетрудно сообразить, что этот человек хотел разрушить их жизнь. Но они-то не могли этого видеть.
— Да почему же не могли? — вырвалось у меня.
— Потому что в этом не было никакой логики. Это было бессмысленно. То есть встает вопрос: «Зачем?» Зачем ему надо было разрушать их жизнь?
— Ну и зачем же?
— Этого я пока вам не скажу, вы должны решить это самостоятельно. Ясно одно: Майкл О’Коннел, который был образован вдвое хуже их, чей престиж и возможности были вдвое меньше, чем у них, держал ситуацию в руках. Он был вдвое сильнее и расторопнее их, потому что они были обычными людьми, а он не был. Они уже запутались в сетях его зла и не видели этого. Неправильно оценивали обстановку. А что бы вы сделали на их месте? Вот вопрос. Произошло много нехорошего, но в чем была настоящая угроза?
Вместо ответа, я снова задал вопрос, который меня интересовал:
— Но что-то ведь изменилось в их жизни?
— Да. Наступила ясность.
— Что вы имеете в виду?
— А, да просто хотелось найти хоть что-то светлое в этой беспросветной ситуации.
19
Смена тактики
В первый момент Эшли охватило неконтролируемое бешенство.
Когда Майкл О’Коннел оборвал разговор и мобильный телефон замолчал, она швырнула его через всю комнату в противоположную стену, и он раскололся на части с грохотом пистолетного выстрела. Эшли согнулась пополам, сжав зубы и кулаки, лицо ее покраснело и исказилось. Схватив учебник, она послала его вслед за телефоном; хлопнув о стену, он упал на пол. Затем она кинулась в спальню, увидела лежавшую на кровати декоративную подушку и стала молотить ее ударами слева и справа с остервенением боксера в последнем раунде. Вцепившись в подушку обеими руками, Эшли ее растерзала. Куски синтетической набивки разлетелись в разные стороны, оседая на ее волосах и одежде. Глаза девушки наполнились слезами, и, издав душераздирающий вопль, она бросилась на кровать и провалилась в бездну черного отчаяния.