— Они могли бы принять более решительные меры.
— Но они же не знали того, что знаете вы! — воскликнула она. Она наклонилась ко мне, и глаза ее сердито блеснули. — Неужели так трудно понять, что в нас слишком сильно стремление отрицать все худшее? Мы просто не хотим верить в худшее! — Она сделала паузу и глубоко вздохнула.
Я хотел было возразить, но она остановила меня, подняв руку:
— Не обманывайте себя. Не воображайте, что вы не станете рассчитывать на благоприятный исход, когда смертельная опасность замаячит перед вами. — Она опять вздохнула. — Правда, Хоуп была исключением. Она видела опасность. По крайней мере, подозревала, чувствовала… Но у нее были причины — ложные, дурацкие, — по которым она не могла высказать свое мнение. Тогда еще не могла.
14
Глупость
Скотт ерзал на табурете у стойки бара, держа в руках бутылку пива и поглядывая одним глазом на входную дверь и другим — на Эшли, сидевшую в одиночестве в одной из кабинок. Она ждала О’Коннела, нервно теребя салфетку и столовые приборы и барабаня пальцами по столу.
Скотт дал ей указания насчет того, что ей следует сказать по телефону, договариваясь с О’Коннелом о встрече, и как ей держаться с ним. Во внутреннем кармане пиджака он держал наготове конверт с пятью тысячами долларов стодолларовыми купюрами. Увесистая пачка будет выглядеть внушительно, когда он выложит ее на стол; он надеялся, что создастся впечатление, будто в конверте даже больше пяти тысяч. При мысли о деньгах у него начинали потеть подмышки, но Эшли, вероятно, чувствовала себя еще хуже — все у нее внутри завязалось тугим узлом. Тем не менее ее скромные актерские способности должны были помочь ей во время разговора. Скотт прочистил горло и допил пиво. Он напряг мышцы под пиджаком и уже в десятый раз повторил себе, что человек, запугивающий женщину, скорее всего, спасует перед мужчиной, не уступающим ему в физической силе и к тому же более старшим и опытным. Ему не раз приходилось сталкиваться со студентами вроде этого Майкла О’Коннела, и он, как правило, заставлял их отступать. Он дал знак бармену принести ему еще пива.
Эшли же бросало то в жар, то в холод. Говоря по телефону с О’Коннелом, она была осмотрительна и придерживалась тактики, выработанной ею вместе с отцом по дороге в Бостон: держаться без вызова, но и никак его не обнадеживать. Теперь же, напоминала она себе, надо вызвать его на откровенный разговор, а отец в случае необходимости вмешается.
— Майкл, это Эшли.
— Куда ты пропала?
— Уезжала из города по делу.
— По какому делу?
— Которое нам с тобой надо обсудить. Почему ты не пришел тогда в музей?
— Мне не понравилась обстановка. И я не хотел выслушивать то, что ты собиралась сказать. Эшли, я считаю, что у нас с тобой все идет хорошо.
— Если ты так считаешь, давай встретимся сегодня в том же ресторане, где мы с тобой были во время нашего первого и единственного свидания. Ты согласен?
— Только в том случае, если ты пообещаешь, что не собираешься расстаться навсегда. Ты нужна мне, Эшли. И я тебе нужен, я знаю.
Это прозвучало просительно, почти по-детски, и Эшли несколько растерялась.
— Хорошо, я обещаю, — ответила она, поколебавшись. — В восемь?
— Давай. Это будет здорово. Нам о многом надо поговорить. О нашем будущем, например.
— Замечательно, — произнесла Эшли с притворным воодушевлением.
Она положила трубку, ничего не сказав ему ни о том, как ей было страшно, когда он преследовал ее под дождем по дороге к метро, ни о мертвых цветах, ни о чем-либо другом, что пугало ее.
И теперь она старательно отводила глаза от отца, сидевшего у стойки, наблюдала за входом в ресторан и, по мере того как время приближалось к восьми, все больше надеялась, что на этот раз не повторится то, что было в музее. План, разработанный ею с отцом, был прост: они придут в ресторан пораньше, Эшли займет место в кабинке и, когда появится О’Коннел, Скотт неожиданно подсядет к нему, так что он не сможет уйти, пока они не выскажут ему все, что собирались. Они будут действовать как слаженная команда, настаивая на том, чтобы О’Коннел оставил ее в покое. У них будет численное преимущество, они будут находиться в публичном месте, и, как утверждал Скотт, они задавят О’Коннела психологически и будут полностью контролировать ситуацию. «Будь сильной и решительной. Выскажи ему свои требования четко и недвусмысленно, чтобы у него не оставалось никаких сомнений, — авторитетно наставлял ее Скотт. — Помни: нас двое. Мы умнее его, лучше образованны и располагаем бо́льшими средствами. Всё в наших руках».
Эшли взяла стоявший перед ней стакан с водой и сделала глоток. Губы ее были сухими и запеклись. У нее вдруг возникло ощущение, словно она плывет в открытом море на спасательном плоту.
Она поставила стакан и в этот момент увидела входившего в ресторан О’Коннела. Приподнявшись с диванчика, она помахала ему. О’Коннел быстро окинул взглядом зал, но трудно было сказать, обратил он внимание на Скотта или нет. Она скосила глаза на отца. Тот заметно напрягся.
Сделав глубокий вздох, она мысленно проговорила: «Итак, Эшли, занавес поднят. Звучит увертюра. Представление начинается».
О’Коннел быстро пересек зал и скользнул на диванчик напротив нее.
— Привет, Эшли, — бросил он. — Как здорово увидеться с тобой!
— Почему ты не пришел тогда в кафе? — не сдержавшись, упрекнула его Эшли. — И стал вместо этого преследовать меня на улице?
— Ты испугалась? — спросил он, улыбнувшись, словно она бросила ему какую-то шутку.
— Да. Если ты говоришь, что любишь меня, то почему ведешь себя так странно?
Он опять улыбнулся, вместо ответа, и Эшли вдруг подумала, что и не хотела бы услышать его. Майкл О’Коннел слегка откинул голову назад, затем наклонился к ней и собирался взять ее за руку, но она быстро спрятала руки под стол. Она не желала, чтобы он прикасался к ней. Он фыркнул и откинулся на спинку диванчика:
— Значит, это все-таки не романтический ужин вдвоем?
— Нет.
— Значит, ты солгала, пообещав, что это не будет прощальная встреча, да?
— Майкл, я…
— Мне не нравится, когда люди, которых я люблю, лгут мне. Это меня злит.
— Я пыталась…
— Мне кажется, ты не вполне понимаешь меня, Эшли, — спокойно проговорил он, не повышая голоса. Можно было подумать, что они разговаривают о погоде. — Ты не думаешь, что у меня тоже есть чувства?
Он произнес это ровным, чуть ли не деловитым тоном. «Нет, не думаю!» — хотелось ей крикнуть, но вместо этого она сказала:
— Послушай, Майкл, зачем растравлять себя и делать еще тяжелее то, что и так тяжело?
— А что тут тяжелого? — улыбнулся он. — Ничего тяжелого не случится. Я люблю тебя, Эшли. А ты любишь меня. Ты этого просто еще не сознаешь. Но ты поймешь, скоро поймешь.