Пока ты моя - читать онлайн книгу. Автор: Саманта Хайес cтр.№ 19

Адам стащил с себя яркую спортивную кофту, бросил ее на пол кладовки рядом с кухонным полотенцем и спросил:

– Приблизительное время смерти уже установлено?

– Я говорила с патологоанатомом. Наиболее вероятное предположение: к моменту обнаружения Салли-Энн была мертва минимум тридцать восемь часов и максимум сорок один. Райдер сказал мне, хотя я не успела и заикнуться об этом, что может подтвердить свое точное местонахождение в течение всей прошлой недели. Именно тогда он стал слезно умолять меня ничего не говорить его жене. «Это ее убьет», – кажется, так он выразился.

Лоррейн прикусила щеку. Похоже, Адама эта история нисколечко не смутила.

– Райдер поставил точку в отношениях с Салли-Энн пару месяцев назад, когда она начала настаивать, что ребенок – его. Она хотела от Райдера денег, а ему нечего было дать. И разумеется, он не желал, чтобы жена узнала об этой связи или о ребенке. Лично я считаю, что он серьезно рискнул, бросив ее. Райдер сказал, что, если бы все выплыло наружу, он с пеной у рта отрицал бы связь. – Лоррейн встала и прислонилась к столешнице. Сердце мучительно перевернулось в груди. – А знаешь, что он еще мне сказал? Заявил, что, если человек не пойман на месте преступления, никто не может считать его виновным. – Лоррейн вспомнила, как в тот момент ей захотелось съездить Райдеру по физиономии.

– Что ж, я буду это помнить, – угрюмо бросил Адам и зашагал наверх, чтобы принять душ.

Когда не можешь забеременеть, хуже всего то, что все в жизни вдруг оказывается связанным с детьми. Приходится сочинять великое множество историй, ведя двойную жизнь и едва успевая выдумывать одну ложь за другой. А в такой жизни хуже всего то, что истории эти становятся все глубже и глубже, все запутаннее и лживее, настолько, что в конечном счете с трудом вспоминаю, какая я на самом деле.

Но, учитывая все обстоятельства, я решаю, что на сегодняшний день быть кем-то другим не так уж и плохо, что быть самой собой в моем нынешнем затруднительном положении опасно и бесполезно. Я нахожусь здесь лишь по одной причине, и мое время скоро придет. Это ожидание само по себе – будто беременность.

– Итак… – тянет Пип, пытаясь заполнить образовавшуюся паузу.

Наш разговор себя явно исчерпал. Лилли и близнецы играют в детской. Похоже, они ладят довольно хорошо. До меня доносятся грохот, болтовня и, время от времени, вопли – что ж, по крайней мере, они не убивают друг друга. Мы с Пип сидим за кухонным столом Клаудии (обо всем в этом доме я думаю как о принадлежащем Клаудии) и обмениваемся добродушными шуточками о детях, младенцах, беременности и родах. И тут Пип ударяет меня под дых:

– Неужели вы никогда не хотели иметь собственных детей?

Это один из вопросов, не имеющих ответа. Как бы то ни было, мне не стоит вылезать из своего мыльного пузыря лжи и уловок, если я хочу сохранить работу. А то наделаю ошибок с самого начала и окажусь уволенной с позором. Нет, объяснять что-либо решительно невозможно.

Стараясь избежать ответа, я пробую засмеяться. Потом пытаюсь сделать глоток побольше из кружки с чаем. Ну а дальше окликаю детей – проверяю, что они по-прежнему мило играют. Смотрю на свои наручные часы, пялюсь на настенные, но Пип сидит здесь всего десять минут. Она еще не собирается уходить. Кроме того, я не ответила на ее вопрос.

«Неужели вы никогда не хотели иметь собственных детей?»

– Я… – мнусь, бормоча что-то невнятное. Понятия не имею, что сказать. – Ну…

Заинтересованная улыбка медленно сползает с лица Пип, и теперь собеседница тоже ищет способы прервать мои дальнейшие объяснения. Язык моего тела говорит о нервном напряжении: страдальческое выражение лица, скрещенные руки, обнимающие бесконечно далекое от беременности тело, нервно трясущиеся ноги, стучащие по плиткам пола, – более очевидно донести до Пип, что я не желаю говорить на эту тему, нельзя. И все-таки сейчас мне придется это сделать.

– Все довольно сложно, – говорю я. Слоги режут мне рот, будто бритвы.

Пип молча смотрит на меня, явно чувствуя неловкость, ругая себя на чем свет стоит и мечтая никогда не задавать этот злосчастный вопрос. Только поглядите на нее, восседающую на красивом кухонном сосновом стуле Клаудии, всю такую беременную, раздавшуюся вширь, переполненную жизнью, надеждой и любовью! Ее огромные налитые груди вздымаются под безразмерным свитером. Она наверняка связала его сама – спокойная ручная работа, которой можно заниматься в мирном ожидании ребеночка. Как мило. И до чего же не похоже на меня.

– Я просто еще не встретила подходящего человека.

Мне не нужно больше ничего объяснять. Следует остановиться прямо сейчас. Она все равно никогда не поймет. Прекратим этот разговор, Пип станет легче от того, что ее бестактность сведена на нет, и мы сможем болтать о выпечке, школе или о том, как давно она знает Клаудию. Но вместо этого, по какой-то неизвестной, но ужасающей причине, я продолжаю:

– Это не потому, что я не пыталась, смею вас заверить. Знаю, о чем вы думаете. О том, что я явно разменяла четвертый десяток, мужчины в моей жизни нет, так что лучше бы мне поторопиться, но как я смогу сделать это без партнера…

«Что я несу?..» – мелькает у меня в голове.

Впиваюсь ногтями в ладони, чтобы заставить себя замолчать. Уж кто-кто, а я-то слишком хорошо знаю, что существует множество способов заполучить ребенка и без партнера. Дело лишь в том, что ни один из этих способов до сих пор не сработал.

– Вам уже есть тридцать? – делано удивляется Пип в никудышной льстивой попытке сменить тему. Ее щеки наливаются багровым. Беременные женщины легко взвинчиваются до предела.

– Тридцать три, – отвечаю я ей. – Тридцать три, старая дева и никаких детей.

Я смеюсь, но это напоминает смех слабоумной. Так и слышу слова своей матери из могилы: «Ну и ну, она не замужем, у нее нет детей! А ведь я говорила…» Тут у меня вырывается еще один слабый смешок – просто чтобы немного остыть и разрядить обстановку. Мне почему-то хочется, чтобы Пип – кто угодно, хоть кто-нибудь – почувствовала мою боль, но я не должна позволять этому желанию разрушить все. Последнее, что мне сейчас нужно, – это чтобы Пип сказала Клаудии, что я какая-то там одержимая детьми психичка. Тогда Клаудия вышвырнет меня в мгновение ока. Тут же вылечу отсюда, можно не сомневаться. Я перевожу дыхание.

– Но все в порядке. Мне посчастливилось работать с детьми. – И я снова смеюсь. На сей раз мои слова звучат убедительнее.

– Рада это слышать, – отзывается Пип со вздохом, который явно означает облегчение.

Наконец-то этот разговор закончен – точка.

– Мамочка, Ноа сломал Барби, – жалуется Лилли, протягивая матери искореженную голую куклу.

– Ой, ну надо же! – сокрушается Пип, искоса глядя на меня, словно это почему-то моя вина. – Дай-ка посмотреть.

– Ноа, – окликаю я с наигранной надменностью, – зачем ты это сделал?