Дикая жизнь Гондваны - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Горчев cтр.№ 29

Нет, люди, они всегда одинаковые. Вот вы, дорогой читатель, если досюда дочитали, значит, вы очень сложный. А вон тот, который идет мимо в болониевой куртке, — он как раз простой, как брюква, хотя, к сожалению, живёт с нами одновременно.

Ох ты, господи ты боже мой, помоги же мне как-нибудь выехать обратно на скользкую тропинку сюжета.

А то есть у меня знакомая. Начнёт она, бывало, рассказывать историю. Там и пройти-то — два шага, но после первого же предложения она убредает в какой-то бурелом и пишет там совершенно дикие кренделя, как казённый Дед Мороз в новогоднюю ночь после пятой поздравленной квартиры. Наконец она забредает в какую-то уже совершенно ледяную пустыню, где давно уже вымерли последние дальние знакомые малознакомых родственников, и тут происходит чудо — с помощью обыкновенного «так вот» она, как какое-то кенгуру, делает громадный прыжок и оказывается на финише, где её тоже, впрочем, уже никто не ждёт и судья давно спит в кустах, накрывшись клетчатым флажком, чтобы во сне не проглотить муху.

А к чему я это? Да ни к чему. Так просто.

Так вот (делаем прыжок), было все с принцессой совсем не так. Хотя, не настаиваю, что было совсем уж так, как я рассказываю. Я не Матфей и не Лука, но, как и в случае с их историей, ясно одно — что-то, однако, было.

Но больше всего меня, впрочем, беспокоит одно — не обиделась бы на меня та самая знакомая, которая так любит рассказывать истории.

А знаете, я уже однажды писал историю про принцессу. Та принцесса почему-то получилась у меня очень похожей на одну совсем другую мою знакомую.

Отчего это так? Зачем они всюду лезут, эти знакомые? Куда от них деться? То ли не знакомиться ни с кем? Так ведь поздно уже. Хорошо бы, конечно, возникнуть где-нибудь посреди океана в результате вулканического процесса, сидеть там на голой скале и творить, по совету Оскара Уайльда, чистое искусство.

Впрочем, этот самый Уайльд тоже гриб ещё тот был.

Тьфу ты, господи: надо твердить про себя: «принцесса-принцесса-принцесса», чтобы не забывать.

Или попробовать наоборот — забыть про нее к чертовой матери? Вот тогда она и полезет изо всех щелей. А может, и нет. Это вам не «дерни за веревочку — дверь и откроется».

Это в их сказке дверь откроется. А в моей — веревочка оторвется. Или не оторвется, зато кирпич на голову упадет. Или дверь откроется, а оттуда выйдет волосатый молодец и даст в зубы. Да мало ли чего — может, и принцессы никакой нет, а есть Пелагея Иванна Дундукова на семнадцатом месяце беременности.

Тут надо осторожненько. И ни за какие веревочки, упаси Господь, не дергать.

И все-таки вернемся к принцессе.

Вот говорят — принцесса была капризная. Неправда это. Она была совершенно нормальным человеком.

Посмотришь, кстати, порой на любое существо женского пола, на котором ты не женат, и даже удивительно — совершенно нормальный человек! Иногда даже более нормальный, чем сам человек. Тут-то их и можно раскусить. Они же, как шпионы в чужой стране, как Штирлиц, который куда хуже немец, чем самый разнаинемецкий Гитлер.

Но здесь нужен особый угол зрения, специальное искривление, которое возникает только после множественных контузий на личном фронте, эдакое удачное сотрясение, как у того человека, который заговорил по-древнегречески после того, как ему на голову упала люстра.

Тут я с грустью признаюсь, что лично я, несмотря на многочисленные контузии, таким искривлением не обладаю и всякий раз верю им как младенец, которого добрый дядя зовет в кустики, чтобы угостить конфеткой.

Ну и пусть их. Им же тоже нужно как-то размножаться. Я их все равно всех люблю. Ну, разве что, кроме некоторых, совсем уж вопиющих экземпляров.

А знаете что? Если вас действительно интересует история с принцессой, бросьте вы это читать. Я и сам не знаю, доберусь до конца или нет. Не подумайте только, что мне так уж наплевать на эту принцессу. Я её, может, больше вас люблю.

Хотя чего не бывает? Тогда я признаюсь, что именно Вас я люблю больше, чем принцессу, с которой, кстати сказать, совершенно не знаком.

А жаль. Бог ты мой, как жаль, что я не знаком со столькими людьми! Но больше того жаль, что с некоторыми все ж таки знаком.

А с принцессой я бы с удовольствием познакомился. Она, притом, что некапризная, была ещё и умная. Нет, про Шопенгауэра она ничего не рассказывала. И слава Богу. По мне, этот Шопенгауэр ещё хуже Ницше. А уж про Ницше вы в моём присутствии лучше и не заговаривайте. Зато у принцессы была та самая куча здравого смысла, которая с рождения отличает любое существо женского пола от этих сопливых игрунов в войнушку, прыщавых мастурбаторов и плешивых террористов.

Кроме того, принцесса была красивая. Нет, если мы подглядим из-за шторки, можно порассуждать, что, мол, вот тут бы потолще, а там — наоборот. Но мы даже про себя рассуждать ничего не станем. И упаси нас Боже от женщин совершенных форм и черт. Кем бы мы были рядом с ней? И так у самой неказистой из них все устроено куда удачней, чем у Аполлона Бельведерского. Да посмотрите на себя, мужики, — там мослы торчат где попало, здесь — пук волос зачем-то, а уж тут и вовсе такое, что только руками развести.

Поэтому, нисколько не кривя душой, скажу, что принцесса была красивая. Точно так же думали, или притворялись, что думали, все окрестные короли и принцы. Они слагали ей мадригалы и сонеты, а может, и не слагали. Может, заказывали их придворному дворнику, поди проверь. Очень редко случается, чтобы король был ещё и поэтом, и правильно. Видел я этих поэтов. Мало кто из них выговаривает больше тридцати букв, гуг-нявые все какие-то, бородавчатые. А король, он должен женщинам нравиться, а то их мужья живо республику установят.

Поэтов, их нужно искать где-то среди дворников и киоскеров, потому как для поэзии нужен недостаток женской ласки. Один знакомый мне говорил: «Я, когда был холостой, не поверишь — стихи даже сочинял». Впрочем, тут важно удачно жениться.

Только принцесса этих сонетов не читала. Она стихов вообще терпеть не могла и к королям и принцам относилась с сомнением.

Вся беда была в том самом полцарстве, которое её папа давал в придачу. У принцессы возникали вполне обоснованные сомнения — это не её ли хотят взять в придачу? Ведь даже принцессе хочется, чтобы кто-то взял да и полюбил именно её, а не полцарства. Полцарства-то полюбить — дело нехитрое, а ты поди-ка полюби меня, с моим дурным характером, с моими капризами, про которые я-то знаю, что они капризы, а тебе скажу, что это вопрос жизни и смерти.

Да, тяжело жить на свете с полцарством в придачу.

Я не пробовал, да и вы, подозреваю, тоже. Но все эти миллиардеры и миллиардерши так уж убедительно травятся снотворным и лечатся от депрессии, что у нищего, роющегося в плевательнице, вдруг возьмет да и возникнет кощунственное подозрение — а вдруг и правда не в деньгах счастье? Да где ж оно тогда, это счастье? Зачем жить-то тогда? Нет, нас не надуешь, и нищий, затянувшись сопливым окурком, залезает по локоть в плевательницу, надеясь найти там бриллиант величиной с грецкий орех.