Кентавр VS Сатир - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Дитцель cтр.№ 36

Катя пару раз появлялась у нас в безоблачную пору семейной жизни. Пределом её желаний было записать в Германии музыкальный альбом. Ведь Катя играет на дудке и поёт песни. После того как я обзвонил несколько студий, стало, правда, ясно, что в полном объеме нам это не по карману. Даже учитывая то, что Катя зарабатывала игрой в центре города по пятьдесят евро в день, а после того, как я подарил ей свою старую лыжную шапочку и вручил для сбора денег коробку из-под стирального порошка, все сто. Мы для начала решились на пару часов записей в подвале где-то на задворках города. Владельцем оказался брутальный немецкий пролль, то есть пролетарий, гопник: лысина, татуировки, небрежная речь. Впрочем, довольно любезный и терпеливый человек. Мы назначили встречу через неделю. И конечно, только после этого выяснили, что у Кати истекает виза.

Туристические визы вообще-то не подлежат продлению, но Катя подалась в самое центральное ведомство, простояла целый день в очереди среди прибывших в корабельных трюмах искателей счастья из Африки и Индонезии и призналась офигевшему чиновнику, что хочет остаться в Германии, потому что Андрей Дитцель умеет брать на гитаре аккорд фа, а без этого нельзя записывать музыку.

Так бы Катя и осталась в Гамбурге, но её в ту пору связывала большая любовь с рыжим программистом из сибирской глубинки, который неделями не менял носки и питался недоваренными макаронами, но зато делал расчёты для руки Шрека в известном мультфильме. В конце концов его пригласили программировать и анимировать в Лондон. Поэтому через час после записи Катя уже стояла на подножке готового вот-вот тронуться поезда. Не хватало лишь Олега, забиравшего чемодан в камере хранения. Вот мы бросаем в тамбур Катины вещи — и тут же двери закрываются, Катя уезжает от нас на два года.

Запись, как выяснилось потом, получилась хреновая, шумная. А программист почувствовал себя в Лондоне звездой и объявил Катю, сделавшую, надо признать, из него своими слабыми женскими руками какое-то подобие человека, провинциальной дурочкой. Даром что обладал маленьким хуем в рыжих колечках волос (мы однажды обсуждали это достоинство в переполненном вагоне новосибирского метро — Катя кричала, что я, верно, положил на её лягушоночка блядский глаз; народ внимательно слушал). Так или иначе, Катя пожила в Лондоне сама по себе, в качестве уличного музыканта и нянечки, — однажды мимо неё даже прошёл по Миллениум-Бридж рыжий программист и задумчиво бросил пятьдесят пенсов, — а потом решила продолжить свою миссию где-нибудь в другом месте. И тут очень кстати оказалось, что её прежние писательские заслуги не забыты. Голландские деятели выбрали Катю в качестве представительницы России, пригласили к себе и дали денег под фантастическую повесть.

Повесть, конечно, писалась в последние дни. А маленький, но очень прогрессивный городок Дордрехт, в котором поселилась Катя, испытал нашествие русских. Благо, у Кати было пять или шесть комнат в доме с окнами на главную улицу города. На случай избытка гостей по соседству пустовало ещё несколько квартир — в них можно было забираться через окна. Там должен был начаться ремонт, но с ним что-то не торопились.

Мы были приглашены к Кате вдвоём. У Олега перед этим не сложилась совместная жизнь с его новым котиком, но он решил быть принципиальным и предупредил меня: «Спим в разных комнатах».

Старинный город пропах шоколадом и марихуаной. Мы с Катей заходили в очередной кофешоп, и она, как более опытная, произносила своим октябрятским голосом (следует себе представить: когда Катя снимает трубку телефона, её просят пригласить взрослых) буквально «Хеллоу! Ай вуд лайк ван джойнт. Ноу хашиш плиз!»

Большой компанией мы забрались ночью в пустую квартиру соседей — у Кати тоже было достаточно места, но акустика страдала из-за обилия кукол, слонов, картинок, афиш, фотографий, подарочков и коробочек — и устроили вечер африканских бубнов. Потом он плавно перетёк в песенный, причём, поцеловав после некоторого перерыва своего мужа, я написал на клочке бумаге песню про ниточку слюны. Всё было как когда-то давно — друзья, бестолковое бренчанье гитары, академический гон. Как в новосибирском Академгородке. С той разницей, что мы не только выпивали, но и немного покуривали — в Голландии иначе было бы просто неправильно.

Излишне говорить, что в эту же ночь я снова овладел Олегом. Даже когда через неделю мы возвращались домой, на евролайновском автобусе через Роттердам, эротическое напряжение было таким сильным, что мы не могли дождаться, пока заснут соседние пассажиры — так хотелось хотя бы подрочить. Напряжение держалось ещё какое-то время.

В Гамбурге мы снова ночевали то у Олега, то у меня, пока (очень важное слово «пока») не подошёл к концу и этот виток. Собственно, он был последним. Я хотел бы написать об агонии подробнее, но чувствую, что не хватит терпения. Дело было примерно так. В моём, как это уже случалось, кружке знакомых Олег выхватил на очередной вечеринке командированного в Германию специалиста из Бразилии. С ним ещё пару месяцев он трахался в Берлине, а со мной — в Гамбурге.

Одним прекрасным днём Олег заявил, что летит в порядке упрочнения семейных связей в Бразилию, а со мной теперь окончательно всё, понимаешь, теперь точно, да, вот, совсем, никакого будущего, и это уже год или больше как ясно, и не надо видеться, и я ничего для него не значу, давно пора понять, вот. Эта было так убедительно, что у меня показались слезы. Тогда Олег закричал, что я играю его чувствами, не отпускаю, манипулирую. Смутно вспоминаю продолжение. Я бился на полу, ревел, хватал его ноги и обещал, что буду любить, буду таким, каким он хочет. Он выставил меня за дверь, как только я немного пришёл в себя.

Через месяц Олег вернулся из Рио. Я, по его словам, оказался виновен в том, что у него ничего не сложилось с бразильцем. Потому что он думал обо мне. Именно с такой формулировкой. Это было уже слишком. Где-то здесь и была поставлена немного смазанная точка в наших нежных отношениях.

Но это было бы грустно, если бы действительно было так грустно. Словно после внезапного освобождения я стал влюбляться и ещё пуще — позволять себя любить. Интуитивно я, видимо, исследовал глубины каждого типа мужской психики. Я говорю не (только) о темпераменте. Отталкиваясь от психологической шкалы интроверсия-экстраверсия и пресловутой оси пассив-актив, получаем четыре модели:

1) экстраверт и пассив — «дива»; 2) экстраверт, актив — «мачо»; 3) интроверт пассивный — «жертва»; 4) интроверт активный — «маньяк».

Теория, естественно, ненаучная и даже вредная: факторы экстраверсии/интроверсии никогда не представлены в чистом виде, да и предрассудки о субориентации геев сродни теориям о жидах, пьющих кровь христианских младенцев. То есть не всегда подтверждаются практикой. Но люди с воображением могут сами развить или дополнить эту схему (особенно интересно было бы мнение лесбийской фракции). Например, подумать о механизмах дрейфа того или иного типа, когда, предположим, при виде очевидной жертвы в партнере просыпается маньяк. Другой случай — неистребимое желание вилять жопой перед лицом мачо. Можно поговорить и о любви, космическом сцеплении, существующем только за пределами этих категорий.