После прочтения уничтожить. Пособие для городского партизана - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Цветков cтр.№ 62

Наверное, некоторые, постарше, заслушивая доклады коллег о безупречной кимирсеновской теории укрупнения хозяйств и выжигания чуждой народу безответственности, восполняли вполне понятный голод, ностальгию по политической эзотерике, ничего ведь подобного не слышали со времен отмены парт.собраний, полит.информаций и прочего принудительного просвещения по-советски. Молодежь же возбуждалась оттого, что вокруг неё реально воспроизводилась шпиономанская лексика, вассальные обряды и гипнотическая визуальность того страшного, манящего, садистского «сталинского стиля», которым кормит нас злопамятное телевидение второй десяток лет.

Соблюдались основные условия садо-мазо: добровольность мучений, их реальный, долгий, но не травматический, а скорее моральный, характер, возможность всегда, при помощи сигнального слова, превратиться из раба в доминатора и наоборот: любой желающий мог, по предварительной договоренности, прочитать перед членами Общества доклад любой длины. Вслед за эмалевыми значками вождей, приколотыми к строгим черным костюмам, особым шиком на собраниях стало появление в военном френче народной армии КНДР, «как у самого Кима», другие атрибуты «милитари-чучхе» — локальная мода, существующая только в данное время и в данном месте. Ну чем не Torture Garden? Если кто не знает — известнейший международный бондаж-садо-мазо-клуб.

Что меня самого там держало? Чем лично для меня была Северная Корея? Вывернутым наизнанку диснейлендом т.е. мифической и герметично закрытой вселенной, ни на грамм не тронутой капиталистическим тлением. К тому же изучать идеи чучхе довольно просто. Их, вообще-то, всего три:

1. Всегда опираться исключительно на собственные силы.

2. Поклоняться своему народу, как небу.

3. Партия — это мать народа, а вождь — его отец.

Остальное, изучаемое нашим Обществом, воспринималось скорее как обязательная для заучивания сумма словесных кодов, вращающихся вокруг этой троицы. Ключ к этим кодам нам не дан. Однако сами три вышеназванные константы воплощали для меня зеркальную противоположность либеральному мировоззрению. И опора на собственные силы тут отнюдь не в смысле социальной автономии отдельной личности, но в смысле средневековой автаркии, самодостаточности государства-ордена. И народ, с либеральной точки зрения, частенько ошибается, выбирая себе на голову антигуманных тиранов, где уж тут ему поклоняться. Да и матерей-отцов (партий-вождей) народных при парламентаризме многовато, Содом и Гоморра, прямо, какие-то получаются.

Помимо докладов с их заранее отрепетированным живым обсуждением заседания наши предполагали просмотр незабываемых документальных фильмов о праздниках и буднях борющегося народа. Особое впечатление вызвало видео «Год траура в память о смерти любимого вождя и дорогого руководителя». Сотни бьющихся у мавзолея в детской истерике офицеров при всем параде, дружно рыдающие цехами у станков ткачихи и глянцевые от слез комсомольские организации, еле держащие транспаранты. Вой миллионов людей, заводских сирен и клаксонов машин. Перехватывает дыхание.

В неофициальной части, за щедро накрытым столом, демонстрирующим поразительное разнообразие корейской кухни, общение с посольскими товарищами, учитывая их особое, чучхейское, представление о фонетике русской речи, превращалось скорее даже в пантомиму, нежели в занимательную игру «угадай слово». Однажды, кто-то из уже раскрасневшихся дипломатов, решил сделать нам приятное, поднялся и с фужером в руке долго, громко и гортанно шумел, подмяукивая и подсвистывая себе, то и дело воздевал глаза к небу. Мы слушали, обмерев, но только самые проницательные уловили в середине заклинания слово «скрыпит». Потом секретарь Общества шепнул мне на ухо: товарищ декламировал стихотворение Лермонтова «Парус», в Сев.Корее его в школе, прямо по-русски проходят. «Скрыпит», следовательно, мачта.

Вспоминаю «математический» (вообще, принятый у них) склад ума первого нашего куратора товарища Пака. — Ской нас? — вдруг спохватывался он. — Человек двенадцать сегодня — заранее чувствуя подвох, уклончиво отвечал я. — Это один обсо! — торжественно поднимал вверх палец товарищ Пак — а еси кас по стой? Я понимал его прекрасно, предлагалось каждому из присутствующих создать такое же общество и это будет уже полторы сотни чучхеистов. — От! — восторженно улыбался товарищ Пак — а есл кас по стой! — его мозг требовал дальнейшего умножения поголовья своей веры и назидательный палец не опускался. Кстати, по всей Красной Корее висят плакаты с оттопыренным пальцем (не скажу, каким именно), что означает «Корея едина!», и никаких подписей не требуется. Так что это бессознательно выученный жест. Из кармана пиджака Пака выпрыгивал на стол советский калькулятор. Мы погружались в вычисления. По нашим расчетам выходило, что охватить зем.шар идеями, если не лениться, удастся довольно быстро: 35-40 лет, учитывая, что новообращенные идеалов не предадут и их не придется вербовать вторично.

На следующую нашу встречу я сам явился с калькулятором, в надежде поразить Пака новыми расчетами. По моим, вычерченным в виде таблиц, выкладкам выходило, что, если бы население планеты составляло сегодня всего сотню человек, то:

6 из них обладали бы 57% мирового благосостояния (в смысле, выраженного в валюте, капитала) и все шестеро были бы американцами, 70 из ста — полностью неграмотны, 50 страдают от недоедания, только один имеет законченное среднее образование, всего один обладает личным компьютером, один при смерти, один сейчас рождается. Из мировой сотни 70 цветных и только 30 белые, 57 азиатов, 21 европеец, 8 африканцев, 52 — женщины и 48 мужчин, 11 гомосексуалистов. Если у вас есть постоянный дом и достаточная по калориям еда в холодильнике, вы богаче 75% землян и т.п. Таблиц я сделал много. Эти, дополнительные различия, и особенно, неграмотность, голод, сексуальная ориентация, усложняли наши прошлые расчеты и могли затормозить предполагаемую динамику планетарной пропаганды. С этим нужно было что-то решать, но увидеться с товарищем Паком мне больше не пришлось. По секрету и много позже сообщили, что он за какие-то провинности, отправлен в Кымган «на перевоспитание». Доселе я про Кымган знал только что это весьма живописный массив скалистых кряжей, выходящий к морю, рай для фотографа-пейзажиста, чему подтверждением дареный мне северокорейскими друзьями видовой альбом. Теперь мне предстояло узнать: в Красной Корее нет тюрем, а есть «горный Кымган», куда бессрочно отправляют провинившихся. Пока не «перевоспитаешься», добываешь редкоземельные элементы под надзором Народной Армии для Трудовой Партии. Таким образом, ад — место для наказанных душ, в сознании северного корейца вполне конкретизирован, как и рай, полюс вселенной, главная площадь с летящим в небо всадником и мавзолеем Ким Ир Сена в Пхеньяне. Там, где география сакральна, время не имеет никакого значения — понял я и таблицы свои забросил.

Самое, лично для меня, важное в истории Общества — это литературное признание. В России не раз бывало, что ее писателей вначале признавали за границей, реже, а точнее — никогда, когда слава являлась именно с этой стороны границ. В 1995-ом году я получил из рук нашего нового куратора, товарища с еще более короткой фамилией Ли, памятные часы от имени Трудовой Партии Кореи и её вождя. За литературные успехи. Успехи состояли в большой, перемежающей шестистопный ямб с ямайским рэпом, поэме «Я выбираю чучхе», переведенной на корейский и опубликованной в пхеньянской прессе. Отрывки на языке оригинала публиковались в русской версии журнала «Корея». Поэма рассказывала о том, как Ким Ир Сен построил мост через речку, чем помог детям добираться в школу — прообраз грядущего объединения всей страны, о партизанской базе на горе Пэкту, где родился вождь, о невосполнимости его утраты и важности всего этого для грядущей мировой революции.