Ясновидец - читать онлайн книгу. Автор: Карл-Йоганн Вальгрен cтр.№ 4

— Я должна поговорить с доктором Гётцем, — сказала она, дрожа от холода. — Это очень срочно, речь идет о жизни и смерти.

Тонкие одежды девушки и ее мертвенно-белое лицо пробудили в служанке сострадание, и она впустила ее в прихожую в облаке мускусных духов и мыла с амброй, успев заметить, что под распахнувшимся на секунду плащом она, если не считать украшенного кружевами корсета, было совершенно голой.

— Сядьте, Бога ради, — сказала служанка и показала на табуретку. — Я сейчас позову доктора и принесу вам чаю, чтобы вы немного согрелись.

Через две минуты, когда она вернулась, ведя за собой не только доктора, но и его жену фрау Катерину Гётц, чьи органы чувств никогда не пропускали малейшего события в доме, девушка в слезах сидела на полу. Они все вместе помогли ей подняться, но не успели посадить на стул, как она закричала:

— Со мной все в порядке! Это не я, это полька умирает в родах, и еще фрейлейн Фогель, она тоже рожает, и мадам Шалль попросила меня взять санки и поехать к доктору, вы же давно знакомы, и все знают, что доктор спасает жизни и богатым, и бедным и не отдает никому предпочтения.

Истерика посетительницы спасла доктора от немедленного допроса о тех временах его юности, от которых он, как ему казалось, отгородился навсегда щитом семейной любви. Жена сказала, чтобы он скорее захватил свой саквояж, покуда она с помощью служанки попытается успокоить несчастное существо.

Гётц в два прыжка преодолел лестницу в приемную, схватил саквояж для выездов, висевший там, где ему и положено было висеть — на массивном латунном крюке за дверью, и, поскольку предстояло принять роды, положил туда два ланцета, акушерские щипцы, кровоостанавливающие мази, дюжину бинтов и только что купленную, еще и не начатую склянку с настойкой опиума.

Среди всей этой суматохи он обнаружил, что так и не снял колечко с пальца, и вдруг на него нахлынула волна постыдного возбуждения, напомнившего ему о тех временах, когда он каждый конец недели проводил в заведении мадам Шалль в Сакхайме, в «доме исполнения желаний», как его тогда называли.

Это было в годы его учения в Альбертина, еще до того, как он встретил Катерину Мальсдорф на балу кёнигсбергского кавалерийского полка, до тайного поцелуя за камчовыми шторами казарменного кафе, раз и навсегда отбившего у него охоту платить за любовь.

Он помнил маркитанток шести национальностей, нанявшихся в межвоенный период в заведение мадам Шалль и позволявших своим дочерям вольно бегать по огромному дому до тех пор, пока они не достигали соответствующего возраста и их не продавали тому, кто предложит больше. Он помнил негритянку из французских колоний, с кожей цвета какао и волосами, как моток стальной проволоки, говорили, что она принцесса племени юруба, впрочем, по другой версии, она была продана в рабство русской царице и потом бежала с голландским авантюристом, а тот, в конце концов, проиграл ее мадам Шалль в кости. Он с отвращением вспоминал аукцион, когда на продажу была выставлена девятилетняя плачущая девочка, чья невинность в конце концов досталась какому-то матросу, и со стыдным возбуждением припомнилась ему огромная седая русская по имени Аграфена Нехлюдова — она принимала своих клиентов, многие из которых годились ей в дети, если не во внуки, совершенно голой, с громким кряхтением, лежа на диване в окружении несчетного количества духов, мыл, одеколонов и ароматических солей, в лесу цветочных ваз, украшений, заколок, зеркал, неприличных литографий и любовных писем, написанных на ванильной бумаге ее экстатическими поклонниками разного возраста и общественного класса. Доктор однажды и сам взял на абордаж ее любовный корабль, равно возбужденный бутылкой мальвазии и исходившим от нее запахом гаванского нюхательного табака и порока, околдованный бордовой розой за ее ухом и святой улыбкой, как бы обещающей ему вечную жизнь после их соития. Говорили, что она не покидала своего ложа более двух десятилетий, и у Гётца никогда не было повода усомниться в этом мифе, поскольку ни в один из вечеров, что он провел в заведении один или с исчезнувшими приятелями его веселых лет, он не видел ее вне этого дивана, где она в промежутках между страстными встречами писала гусиным пером ответы на любовные письма или мирно колдовала над табакеркой с нюхательным табаком. Она была, наряду с гонореей, наиболее постоянным элементом в жизни дома мадам Шалль, где девушки появлялись и исчезали, как перелетные птицы.

Доктору, чтобы вновь обрести свое профессиональное хладнокровие, потребовалось немного подождать, пока не испарятся последние воспоминания, и, когда он пришел в себя, обнаружил, что кольца на пальце уже нет, он, оказывается, отложил его, сам не помня, куда и когда. Он покинул свой дом со странным чувством, что никогда этого кольца уже не найдет и что неисповедимыми нитями судьбы он как-то связан с этими родами, что ему предстояло принять в самом веселом из веселых домов Кенигсберга.

В прихожей Катерина Гётц с помощью служанки заставила девушку выпить стакан липового чая. Они завернули ее в шерстяную шаль. К ней начал понемногу возвращаться цвет лица. Она сидела, скорчившись на табуретке, сжимая в ладонях стакан с чаем, взгляд ее был сосредоточен на чем-то; может быть, это было пятнышко на ковре, а может быть, какая-то видимая только ей точка на внутреннем ее горизонте. Катерина Гётц отвела мужа в сторону, подала ему шубу, перчатки на лисьем меху, сапоги с невероятно сложными застежками, и, протягивая ему палку с серебряным наконечником, прошептала:

— Все это насчет заведения Шалль ты объяснишь мне, когда вернешься, Иоганн. Я и не знала, что у нас есть какие-то тайны друг от друга, новые или старые.

Гётц заметил слезинку в уголке ее глаза и хотел стереть, но она отвела его руку.

— Девица легкого поведения! — сказала она, тоном, задуманным как презрительный, но, по сути, не скрывающим ее врожденной любви к обделенным судьбою людям. — Слава богу, дети уже спят.

И, не переводя духа, добавила:

— Если бы ты не давал клятву Гиппократа, я бы тебя не отпустила.

Гётц подождал, пока она застегнет шубу до самого воротника и наденет на него шапку и мягкий льняной шарф, взял саквояж и повернулся к девушке.

— Поспешим, — сказал он, — иначе на нашей совести будет еще и жизнь кучера, не говоря уж о прочих несчастьях…

То, что, приходя в себя от озноба, говорили ему немногочисленные пациенты на утреннем приеме, оказалось совершенной правдой: такой вьюги никто и не мог припомнить, это было даже хуже той сибирской пурги, что разразилась над Данцигской бухтой на пороге столетия. Снежинки величиной с грецкий орех неслись со стороны Балтийского моря. Кучер был закутан в шубу так, что только кончик носа выглядывал из кожаного капюшона. Лошади, как заметил Гётц, полностью потеряли способность ориентироваться, и только инстинкт не давал им врезаться в ближайшую стену. Девушка сидела напротив под горой пледов, волосы ее были совершенно белыми от снега.

— Теперь рассказывай, — сказал он поощрительно. — Что там происходит?

И, пока сани скользили по засыпанным снегом переулкам Кенигсберга, доктор узнал причину, выгнавшую ее из дому в такую непогоду.