Пластиглаз - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Чекунов cтр.№ 50

В классе обычно начинают тихо ржать или строить ему рожи.

БорМих, я знаю, всё слышит и даже видит. Постояв, он открывает глаза, печально обводит нас взглядом, вздыхает, и тихо произносит: «Кто может объяснить мне смысл услышанного?»

БорМих заболел, уже вторую неделю его замещает Пластиглаз. Кликуху такую ему дали за то, что вместо левого глаза у него протез - нелепый искусственный глаз.

Говорят, раньше Пластиглаз учился в нашей школе. Судя по тому, что он явно не еврей, и ведёт уроки совсем хреново - заставляя нас по очереди читать вслух хрестоматию, десятый класс Пластиглаз заканчивал где-то в другом месте.

Бормих этой зимой болел часто и подолгу, так что Пластиглаз нам как родной стал.

Говорят, со следующего года он будет вообще вести литературу вместо директора, но нас это уже мало колышет.

Едва мы успеваем докурить, на крыльце появляется Лобзик, наш трудовик. Лысый и поддатый слегка, как обычно. Причём второе более постоянное, чем первое. Я не удивлюсь, увидев вдруг Лобзика с отросшей шевелюрой, но вот если встречу его трезвым - наверное, не узнаю.

Лобзик хитро щурится, разглядывая нас, и вдруг громко, раскатисто так пердит.

Мы ржём, как кони.

– Чё, бля, смешно, да? - обижается вдруг трудовик. - Щас отведу к директору, за курение, там смеяться продолжите: Звонок не для вас был, что ли? А ну, бля, на урок все живо! Приду проверю, у вас что щас?

– Пение, - отвечает Конев под общий смех. - А директор болеет.

– Хуение! - багровеет Лобзик. - Восьмой «третий», так? По расписанию найду и проверю. Кого не будет - к завучу с родаками завтра.

Мы поднимаемся на крыльцо. Если на Лобзика находит «воспиталово», то туши свет:

Один за другим мы исчезаем за дверью. Я захожу последним.

Оглядываюсь и вижу трудовика, щурящегося на витрину «Овощи-Фрукты».

Бывало не раз, что мы с ним встречались у прилавка с вермутом и «Салютом». По-джентельменски не узнавали друг друга, если, конечно, не во время уроков.

По дороге в класс материм Лобзика и обсуждаем сиськи Оли Подобедовой. Они у неё самые большие в классе. Да и, пожалуй, во всех трёх «восьмых» будут самыми-самыми. Наша гордость - на Подобедову даже десятый класс засматривается, а там такие кобылы есть:

– А Чеку Танюха больше нравится - «дэ два эс», бля! - подначивает меня Конев, но мне по барабану.

Танька Оленик, конечно, симпотная, но у нас с ней ничего нет. Так, помацал её слеганца на восьмимартовском «огоньке»: Не я один - потом, когда я ужрался, и мою мать вызывали, Танькой Ринат занялся. У нас с ним всё общее. Кореша.

Сисек у Таньки совсем нет, тут Конь прав.

Идём по коридору третьего этажа. С портретов на стене нас разглядывают классики. Лицемеры Толстой и Горький сурово и осуждающе, зануда Достоевский - равнодушно. Беспутный Пушкин, специалист по женским ножкам, с интересом прислушивается. Чехов смотрит сквозь пенсне с тем же выражением, с каким осматривал, наверное, сифилитичную сыпь у крестьян в бытность свою врачом.

Из-за двери нашего класса слышен обычный на уроках Пластиглаза галдёж.

Такой у него метод - по алфавиту назначать читающего вслух. Акишин начинает первым, за ним, через какое-то время, читает Алфёрова, потом Браверман: До меня очередь доходит под самый конец, да и то, слава яйцам, как Ринат говорит, не всегда. Я иду в журнале сразу после Хайретдинова, и всегда веселюсь, если урок заканчивается на нём, а не на мне.

Пока кто-то читает, другие занимаются, чем хотят, Пластиглазу на это положить. Хоть ходи по классу, что Конь или Ринат часто и делают.

Странный он, этот Пластиглаз.

Физрук говорит - контуженный. Глаз ему в Афгане не то выбили, не то осколком задело.

Пластиглаз не старый. Мужик как мужик, только квёлый какой-то. И протез этот его глазной: Лучше бы повязку носил. Был бы Пиратом.

Конев, как самый наглый, стучит в дверь и всовывает голову:

– Можно?

Ответа не следует. Мы проходим на свои места. Пластиглаз даже не смотрит на нас. Отмечает что-то в журнале и своим бесцветным голосом произносит:

– Груздева, спасибо. Гусев, дальше.

Толстый Гусев, подперев руками оба подбородка, начинает бубнить вторую главу «Капитанской дочки».

Мы киваем друг другу на Подобедову - она за второй партой у окна, рядом с тощей Груздевой. Нам видна только Ольгина спина, легендарные сиськи скрыты. Но мы-то знаем, что они никуда не делись, и перемигиваемся.

Танька Оленик сидит прямо передо мной.

«Ну и пусть «дэ два эс», - думаю я, разглядывая Танькины волнистые чёрные волосы. «Вырастут, куда денутся»

Танька неожиданно оборачивается, показывает мне язык, и усмехнувшись, утыкается в хрестоматию.

До сих пор обижается за тот «огонёк», наверное. Ну, я после пузыря «трёх топоров» танцевать уже не мог, чего она:

Галдёж в классе стоит знатный, Гусева вообще не слышно. Пластиглаз смотрит одним своим глазом, настоящим, куда-то в окно. Другой, мёртвый, смотрит в пустоту.

Солнце наискось бьет по окнам. Рамы плотно закрыты, заклеены ещё с зимы.

– Спасибо, Гусев, - говорит Пластиглаз.

Гусев облегченно вздыхает, закрывает хрестоматию и укладывает на неё голову.

Ежова приготавливается читать и уже устраивает перед собой поудобнее книгу, как Пластиглаз вдруг произносит:

– Сегодня ровно шесть лет, как погиб, не погибнув до конца, мой друг Саша Ковалёв.

Те, кто расслышал, осекаются на полуслове. Я толкаю локтём в спину Рината, трущего о чём-то с Конём, и кореш испуганно поворачивается.

Я глазами показываю ему в сторону учительского стола.

Пластиглаз встаёт и смотрит на нас обоими глазами. Блин, носил хотя бы очки дымчатые, что ли:

– Саша мечтал стать музыкантом. В Афганистане он успел написать несколько песен. Их и сейчас поют там. Их слушают на кассетах и здесь, те, кто вернулся живым:

– Э, заткнулись там!.. - шипит вдруг Бравер на склонившуюся к уху Груздевой Подобедову. - Сисек много, ума мало, - уже совсем тихо добавляет Димон, но все слышат. Некоторые ржут, но тут же осекаются.

Подобедова окидывает Димона презрительным взглядом и отворачивается к окну.

Пластиглаз, не обращая внимания, продолжает:

– Трудно за то короткое время, что осталось у нас до звонка, рассказать о том, что за человек был Саша Ковалёв. Как мы подружились с ним в учебке и как попали в одну роту в Кундузе. Или какие замечательные у него папа и мама. Я не буду рассказывать вам, как Саша попал в плен. Я вообще не знаю, имею ли я право рассказывать вам про него...