Тюрьма - читать онлайн книгу. Автор: Джон Кинг cтр.№ 43

Кажется, Иисус не заметил вспышки молнии, и я думаю о Джимми Рокере, в самом сердце Техаса он пожинает превосходный урожай, он расплачивается за свою жадность и любовь к жизни. Рокер — дурак, объедается фаст-фудом и упивается газировкой, биение его сердца совпадает с ритмом музыкального автомата, в котором продается жвачка, джинсы «Ливайс» и дорогие шины — это символ его смерти, его почитания материальных божеств. За мирской показухой прячется некий жесткий фундаментализм. Все не такое, каким казалось, и я снова смеюсь, думая, что на самом деле Джимми Рокер просто тупорылый мудак, если думает, что может делать все, что хочет. Иисус перестает говорить и пристально смотрит на меня, склонив голову набок, пытаясь прочитать мои мысли. Я собираюсь с силами, вслушиваюсь в грохот языческой ярости и мечтаю о своем сосновом бору; Тор [14] выстреливает ракетами, ободряет то, что мы в убежище, камера кажется почти уютной; и Иисус снова начинает говорить, а я жонглирую словами, слушаю о муссонах в Индии, о стремительных потоках и о тропических дождях, после которых просыпаются и выползают миллионы впавших в зимнюю спячку змей.

Понимаешь, друг мой, в Индии люди очень бедны, но у них есть вера. Он говорит, что нам это трудно понять, но это правда. В то время как Запад — слуга потребления, производит столько еды, что из-за этого появляются депрессивные толстяки и забитые артерии, обычный индус имеет дело с насущным и необходимым, с рисом, дхалом, хлебом и овощами. Они слишком благопристойны, чтобы есть животных, а мы без нужды убиваем сотни миллионов. Я киваю и жду, когда он продолжит, теперь думая о том, что Элвис любит гамбургеры и стейки на косточке, но никогда не смог бы убить корову, и я вспоминаю, как он говорил это, эти самые слова, в редкую минуту серьезности, Элвис — джентльмен, который просто хочет повеселиться, и потому он становится забавным, и легким, и благодушным. Он гораздо менее настойчив, чем Иисус, ему не достает этой остроты, хотя этот скитающийся Баба больше образован; и ты понимаешь, друг мой, мульти-национальные компании будут править миром, а мы сможем освободить себя, только если откажемся от жадности и будем жить своей жизнью, в согласии с духовными принципами.

Мой друг обводит взглядом комнату и продолжает, говорит мне, что тюрьма может быть раем или адом, выбор остается за нами. Мне следует задуматься над этим. В Семи Башнях у нас базовые условия, и я улыбаюсь, он прав, Иисус нахмуривается: «Выслушай меня, пожалуйста. И мы живем базовой пищей, которая оставляет нас стройными и с легкой головой. И существует несколько соблазнов». Опять же, это правда, я должен осмыслить это сам для себя, так что, друг мой, для правильного человека тюрьма может быть монастырем, если он для этого достаточно силен. Такой человек должен стараться не впускать в себя кривотолки и не бояться возможного зла, зная, что все, что он видит, — иллюзия, что это пройдет. Я киваю, отчасти зная, что он имеет в виду, но меня это не убеждает. Стоит подумать над этим, мой добрый друг.

Семь Башен — это не монастырь. Скорее прибежище для сумасшедших, но опять же, самобытных святых часто обвиняют в сумасшествии и богохульствах. Разве сам Иисус не был распят за справедливость и социализм? На следующий день он возвращается, чтобы рассказать мне о свами, с которыми он встречался в Индии, о том, что в восточной традиции есть место для духовного поиска; он рассказывает истории о юных королях ганджи в дредах, расхаживающих обнаженными по базарам, задыхающихся пеплом от жженного слоновьего говна, а уважаемые владельцы магазинов обкормили их самосой, и чапатти, и мисками дхала, печальные сказки об уволенных гражданских служащих, которые надевают набедренные повязки и отправляются странствовать вместе со своими старшими друзьями, оставляя своих жен и детей на несколько месяцев, на время путешествия дхармсалы. Иисус долго говорит, наслаждается аудиторией и возможностью попрактиковаться в английском, и я точно как пленник, он может рассказывать мне все что угодно, и я буду слушать его, бушует еще одна гроза; и вот я снова в поле зрения Иисуса, две недели, проведенные в городке на склоне холма, возносящемся высоко над Гангой, быстро пролетают; он клянется, что видел там духов природы, облака сознания, и я цинично улыбаюсь, представляя себе туманное сафари. Ну и пусть, все равно у меня бегут мурашки по коже, точно так же, как я вздрагиваю при мысли о великой Американской дороге, о свободе сидеть за рулем пикапа «Додж», с полным баком бензина, и быть настолько восприимчивым, чтобы слушать и понимать, что все на свете возможно.

Повисает пауза, может, ему кажется, что он слишком много сказал, слишком открылся и подставился, и теперь его будут презирать. Вот в чем проблема, мы снова оказываемся в критическом возрасте между детством и тем переломным моментом, когда мы понимаем, что должны прятать свои чувства. Чтобы нарушить молчание, я спрашиваю Иисуса, что за люди сидят с Папой. Я не называю их гоблинами, или мартышками, или мартышками-гоблинами, или любым другим детским выражением, потому что это выдаст мою собственную слабость; и он вздыхает и объясняет, что, как и Папа, это люди-загадки, их личности и преступления неизвестны. Они собираются кучками и находятся под защитой Папы, они живут сами по себе и не общаются с изгоями; он спрашивает, могу ли я различить их между собой, и я признаюсь, что нет. Он кивает и говорит, потому что у них одежда — одна на всех, и это меняет их внешность; они все вместе каждую неделю ходят к парикмахеру, четко каждую неделю, сила в числах, их волосы сбриты до кости, зима, и у всех на головы накинуты капюшоны, скрывающие лица. Я думаю о монахах, добро и зло сосуществуют так близки друг к другу; и он спрашивает меня, почему я смеюсь, и я отвечаю ему, а он качает головой и говорит, что это плохие люди.

Боров контролирует поток героина в корпусе, но Иисус полагает, что именно Директор, классический лицемер, заправляет всем этим. Он показывает мне разных заключенных, которые сидят на героине, и объясняет ситуацию. Нельзя отделить натуру этих людей от натуры их преступлений, но то, что в корпусе Б царит такое напряжение, также связано с наркотиками. Героин доступен для тех, у кого есть деньги, и это потому возникают проблемы. У многих парней нет практически ни копейки, им едва хватает на чашку кофе, не говоря уж про герондос. Они не хотят принимать суррогат, который прописывает доктор. Они мечтают о героине, и это является причиной бед между теми, у кого он есть, и теми, у кого нет. Богатые нарки и бедные нарки находятся в состоянии войны. Еще они воюют с другими парнями, обычными преступниками, которые презирают сидящих на наркоте как слабовольных. Плюс еще преступники, мучающиеся ломкой, они привыкли к постоянному потоку героина, а потому сходят с ума и калечат себя, у психов хрупкое душевное состояние, и каждый здесь одинок, и злоба и насилие не прекращаются. Иисус говорит, тут творятся удивительные вещи, отнюдь не зло. Но в эти последние несколько дней все было спокойно, и он соглашается. Это предчувствие Рождества.

Настроение в тюрьме колеблется по полной амплитуде, от забавных «отъебись» до печального «заебало», из-за отсутствия больших зрелищ любые мелкие происшествия кажутся спектаклями. Маятник качается, и наш настрой все больше становится позитивным, проходят дни, и парни хлопают друг друга по спинам и пожимают руки, делятся шутками и хлебом, исчезает озлобленность, четки размеренно щелкают. Рождество уже близко, и мы начинаем думать по-другому, верующие находят успокоение просто в этой дате, а все остальные, по идее, должны впасть в депрессию, но на самом деле вполне счастливы. Иисус хлопает в ладоши и говорит, что кое-кому известно, какая беда может случиться в это время года, в честь праздника нас щедро снабжают героином, и потому наши нарки практически всегда под кайфом. Даже неимущие парни отмечают канун самых трудных дней в тюремном календаре. Это все дело рук Директора, он хочет, чтобы все шло гладко. Вряд ли информация о бунте, произошедшем на Рождество, украсит его послужной список, особенно если помнить о том, что творилось в это время в прошлом году.