Maxximum Exxtremum - читать онлайн книгу. Автор: Алексей А. Шепелев cтр.№ 98

43.

После всех приключений долгожданная встреча с Базаровым всё же состоялась; потом знакомство с Крусановым, а потом от него поступило предложение, закончив ещё кое-какие дела (у Крусанова — служба, у меня тоже — уже в первый день я начал клянчить у Оли Чумичёвой книжки, и теперь подрядился «в счёт оплаты» таскать по этажам упаковки) пойти куда-нибудь и выпить водочки. И пошли. Пил я мало и неохотно — вчерашний стресс, боязнь повторения чего-нибудь подобного, (а то и более нехорошего!), и опять чувствовал себя плохо физически — и Крусанов шутил: «А я-то почитал-почитал и подумал: вот ведь дают ребяты!» Он ещё много расспрашивал о Тамбове, о героях, обо мне. Мне было нечего спросить, поэтому я попросил его подарить мне свои книжки.

На другой день повторилось всё то же. Павел Васильевич повёл меня в свой любимый «Борей» (по пути зашли к нему домой за книжками и деньгами — я от своих намеренно взял мало), но тот был закрыт. Хотел показать мне центр — но показал только через дорогу дом-музей Ф. М. (да подле своего дома: «А во-он в том розовом доме жил Розанов»), а потом мы зашли в ближайшее питейное да там и осели.

На четвёртый — что и в первый. После второй он сказал, что сейчас пойдёт пить водку к своему другу писателю Василию Аксёнову (ох уж это мне противостояние — у питерцев, блин, даже свой Аксёнов!), там ещё наверно будет В. Л. Топоров, директор изд-ва «Лимбус-Пресс», так что если есть эмоция…

Павел Васильевич купил водки, а я — как всегда хочу есть! — кило сосисок и банку квашеной капусты, оказавшейся маринованной. Оказалось, что питерский Аксёнов, бывший сибиряк, живёт в что ни на есть кондовейшей коммуналке, на кухне которой таким продуктам и посиделкам самое место. Мы распивали водочку, закусывая капусткой и предоставленной хозяином черемшой, варили сосиски и беседовали, как водится, о лит-ре. Аксёнов говорил, что ничего современного не читает из принципа — неинтересно, вообще мало читает, только перечитывает иногда несколько книг, которые считает гениальными. Крусанов же говорил, что он читает очень много и читать ему, даже по долгу службы, интересно — иной раз диву даёшься — «например, пятнадцатилетняя юница лишает себя девственности деревянным молотком!» (ну это уж ты загнул!) — что для писателя весьма пользительно (ну да). Спор был весьма жарким. Я пытался их примирить, развивая свою теорию о том, что есть два вида насоса — тот, кто в идеале читает всё, и тот, кто не читает ничего — гении к этим полюсам приближаются, а остальные барахтаются посередине. Алкоголь амортизировал идеализм, и они понимающе закивали и откупорили ещё одну. Я меж тем уже клевал и стал отказываться от чарки… Потом пришёл В. Л. Топоров с литровкой, и опять понеслось…

Крусанову, однако ж, надо было куда-то уходить, и я, несмотря на настоятельные приглашения остаться, боясь что не найду дороги, пошёл с ним. «Хотел в клуб поехать, послушать брутальненькой музычки, — сказал я, вздыхая, в метро, — а теперь вот уж и не знаю…» — «А что так?» — «Что — видите, в каком я виде…» — «Поехай, Алёша, ну что же ты?..» И я поехал.

«Ну что?» — сросил «питерский фундаменталист» на другой день. «Ды вот, едва могу говорить…» — выговорил «тамбовский подонок», болезненно сглатывая, демонстрируя ссадину и синяк на лбу, слипшиеся волосы, засохшую кровь на воротнике и даже пострадавший язык. — «Ну вот, другое дело», — похвалил наставник.

Скоростной экспресс — всю дорогу читал лимоновскую книжку «Дисциплинарный санаторий».

45.

Приезд в Тамбов — как другая реальность, серая, привычная, неторопливая, недлинная в длину и неширокая в ширину, и всё, что с тобой произошло «там», в мире потенциальных красок, надо срочно проявить и закрепить. Уже в 12-м часу мы с Алёшей сидели в «Ст. Т.» — не очень стеснённый в средствах, я сразу взял две бутылки водки (хоть и самой дешёвой — «наши люди до обеда в ресторанах водку не пьют!» — официантик, какой-то его одноклассник или однокурсник, сделал вид, что не узнал его), шашлыку, салатиков и принялся пересказывать ему свои приключения — причём сначала (бут. № 1) замалчивая всё участие Инночки, а после (бут. № 2) — всё эксплицитно.

Под вечер, когда мы уже перешли на пиво, Алёша приметил за соседним столиком какую-то свою одноклассницу или однокурсницу и, за ещё одной водкой вкратце пересказав ей мою биографию, потащил её с известными намерениями к себе домой. Я же, надо ли уточнять, сорвался, хоть меня и не приглашали, к Зельцеру.

Она отворила мне не сразу и я почти не узнал её. Она выглядела как живой мертвец из дешёвого ужастика. Я довольно долго ждал, что она что-нибудь скажет, но, столкнувшись с её отсутствующим взглядом и с совсем уж какой-то нечеловеческой улыбочкой, я рефлекторно хотел было уйти. Она сказала несколько слов, и я ужаснулся ещё более — это был не её голос — в нём не было ни тени былого дебилизма — серьёзный, обречённый, сломанный, как будто она целый день плакала навзрыд, в нём чувствовалось что-то нездешнее, замогильное, слова она произносила медленно и кое-как, как пьяная или беззубая. Я прошёл на кухню, сел, закурив, и с непонятным выражением на лице уставился на неё. Вся какая-то распухшая, словно вынутый из воды труп; особенно неприятно и страшно было смотреть на её лицо — оно казалось неестественно жёлтым и блестело от чрезмерно нанесённого тонального крема — моё воображение преображало её в восковую фигуру с оплывающим с лица слоем восковой кожи…

«А я вот, Лёшь, жру колёса…» — заторможено произнёс голосок безутешной вдовы, и она всё же попыталась изобразить свою улыбочку и даже некую иронию, но получилось что-то другое. Сердце моё защемило, я не мог ничего сказать и лишь смотрел на неё как на неизлечимого больного в лепрозории, полуразложившегося антачибла, получеловека, тянущего к нам свои руки, к которым уже нельзя прикоснуться, не в силах поверить, что это она, её плоть, до боли и галлюцинаций знакомая мне, столь чудовищно преобразилась.

Одно уж точно, подумал я, трахнуть её, его я не смогу — сам. Говорить вроде тоже не о чем… Здесь-то наша любимая гуманистическая психология, полагающая главной ценностью человеческую личность, зажмуряет глазищи, дабы не видеть очевидного факта: «личность» — всего лишь капля некоей субстанции, свойство и цель которой — как капелек воды на ровной поверхности — слиться, соединиться в единое целое, имя которому Самоустранение Личности, или одуплечивание. И наркотики — просто жупел, увеличительное стекло других составляющих личности — нетерпения пищи, желания, славы, их — получается, в каком-то смысле благородный даже! — заместитель.

Тут раздался телефонный звонок, она взяла трубку: «Всё, я готова, давай» Ладно, Лёшь, обратилась она ко мне, одевайся — я сейчас уезжаю. Оказалось, что пока я, литературный швырок и совиный таксидермист, отсутствовал, её дорогой таксист, такой всегда заботливый, стал ещё более заботлив, персонифицировался в Игорёчка и стал вообще незаменим и намбер ван. У него свои ключи. Ну и что — он так ухаживал за мной — возил в больницу, к врачу, ночевал со мной… Ну тебя же не было! Ну я же не могла спать — мне так херово, а эти (она ткнула большим пальцем на потолок) всю ночь трахаются — мы с Игорьком угорели — там ведь сын-алкаш и его старая мамаша — ваще! — кто кого ебёт?!. Я захотел заплакать, ударить её, плюнуть, хлопнуть дверью — ну всё как обычно, только теперь это ещё более невыполнимо.