Maxximum Exxtremum - читать онлайн книгу. Автор: Алексей А. Шепелев cтр.№ 2

Мои нервы не выдерживают. Приступ голода — всего минут пять-семь, потом проходит. А репетиция? а работать? а институт? а новый хороший образ жизни? а любовь, которая далеко на горизонте — за горизонтом — вокруг горизонта — не говоря уже о проблемах чисто метафизических!..

Заваливается ОФ. Жрать, говорит, хочу! Мечется, на меня смотрит. Я равнодушно-повествовательным тоном сообщаю, что до отхода троллейбуса осталось пять минут. Следующий через одну тысячу восемьсот секунд — бывает, правда, он запаздывает… и Санич обычно уезжает с этой же остановки — что он подумает, и какой пример мы, фолловзелидеры, подадим ему и всем-остальным-навсегда-оставь-в-покое-мой-дисциплинированный?!..

Я весь трясусь от злости и напряжения, а он что-то конообится в коридорчике, где стоит газ, на котором мы варим пищщу, а также тут же таз, от которого всё вокруг неприлично пропахло уриной, даже уже аммиаком. И вот он в этот самый момент профанистично орёт мне оттуда: «Ты, ублюдок бастардский, хоть бы раз таз вынес — видишь: нассано уже до краёв, щас Дядюшка дед придёт…» («Дядюшка дед» — это, как вы догадались, наш квартирохозяин). Он, как всегда, берёт переполненный таз за ручки и несёт его выливать в заснеженный огород — весь путь всего десять шагов, но никогда никто кроме бедного смиренного да согбенного О’Фролова их не делает. Я пью из бокала холодную кипячёную воду, смотрю в окно — четвёртый шаг по гололёду — эффектная пробуксовка — я выплёвываю воду — ОФ, ругаясь, уже лежит на земле, буквально накрывшись тазом, буквально отплёвываясь мочевиной!

Мы удыхаем минуты три — он там, я здесь, затем скооперировавшись. Я говорю, что всё, надо ехать, и что как ехать: я есть хочу невыносимо. У него другие проблемы — он весь воняет (а душа, равно как и сортира, как вы уже поняли, у нас не предусмотрено, равно как и приличной сменной одежды), протирается какой-то тряпкой из коридорной шторки, надевает свои штаны- алкоголички (благо, недавно матушка их ему подзашила-подлатала) и сэкс-экстравагантную майку в красных звёздочках, в коей, если верить той же его матушке, фигурировал ещё в пятом классе, эффектно подчёркивая её красно-белую палитру звёздочкой с кудрявым Володей Ульяновым, мир его духу.

— Олёша, сынку, хуй со мной и хуй с тобой — давай… — он запнулся, сглотнув слюну, весь взгляд и облик его выражал до боли знакомое мне запредельное «Володя, Володенька, открой дверь, Володя, открой революцию!..», — возьмём… бутилочку.

— Да ты…

— У! Не надо вот этого — времени нет. Все твои причитания, отягощения, воззвания к совести, разные там аргументы и разумные доводы мы знаем, скажи да или нет.

Я, естественно, сказал да. С большой буквы Да! Сразу признаюсь: мне чудовищно понравилось предложенное этим почти гениальным (в отличие от совсем меня, конечно) человеком и гражданином разрешение гордиевых хитросплетений данной жизненной ситуации. Да и не такой уж я поебасик и пидорочичек, чтобы серьёзно верить в «новую жизнь», в «ЗОЖ» и «хорошо учиться», в «семью и работу». С этого всё и началось.

2.

Шинок был по пути, через несколько домов по улице. ОФ нырнул туда с моим двадцатником, я ощупывал в кармане куртки керамический дедов стаканчик. Мы ведь спешили. Было уже ровно, ровно, даже больше…

Маленькую запивочку мы приобрели в ларьке у самой остановки. Санича не было, троллейбуса тоже. «Давай!» — радостно провозглашает ОФ, отворачивая зубами сначала одну, потом другую — обе одинаковые бутылочки. «С праздничком!» — произносит он наш классический алкоголический тост и натренированным движением выпивает-запивает. «С праздничком!» — весело отзываюсь я и выполняю так же отточенно-мастерски. Холодное, да и холодно, да и людишки на остановке лупятся. «Нэболшой», — говорит мой соратник, согруппник, собутыльник и созапивочник, — короче, сразу видно: со-лидер «ОЗ»… Я то же: «Вах, нэ болшой!».

Подходит 13-й троллейбус, садимся, а пить-то уже хочется — как говорит не зазря получивший прозвище Рыбак О’Фролов, «уже подкормлено». Достаём, вернее не убрали… по третьей… Как говорит Бирюков — хо-бо-ро! Оно же — зело борзо! Однако на следующей остановке всё заполняет народ с работы и с рынка — так называемый час-бык — невозможно даже руку ко рту поднять…

По четвёртой выпиваем уже под ёлками у проходной — обувная фабрика, в красном уголке коей мы почему-то репетируем — за счёт Санича репетируем, кстати — и ясное дело, что в доску — в доску в трезвом виде всегда реп-петируем — олвэйз. В коридоре уже слышатся раскаты нестройной музыки — интересно, на чём приехали мы и на чём — напротив — они…

«Короче, делаем вид, что мы насосы; бутылку я спрячу в куртку»

«Гмм-г»

«В перерыве все пойдут курить — возвращаемся раньше — только по одному — и по одному… И на Санича не дыши — сразу учует…»

Немного возбуждённые, заходим. Санич прекратил долбить, Вася аж что-то пропиликал как на скрипке, Репа привычно ухмыльнулась, потирая лапками поверх трёхструнного баса.

— Хе-хе, родные, время-то сколько, осознаёте?!

— Спокойно, — начал я довольно уверенно, — наше опоздание связано с тем…

…что мы жрём, — тихо подсказал ОФ и я сбился, замялся и… и мы всё-таки удохли. Вдвоём. Другим я, откашлявшись, продолжил: мол, институт, троллейбусы и т. д. — да никто как всегда и не обратил внимания на мою «лидерскую болтовню».

Все стали что-то наигрывать, отстраивать звук; О’Фролов то и дело нырявший к своей куртке за отвёрточкой, проводком или изолентой, сильно беспокоил меня. Санич был тоже подозрителен и мрачно-неодобрителен.

Наконец воззвали ко мне:

— Ну что, Лёня, что будим?

— Новое пока не будем, погнали то же самое, все шесть песен.

— Тьфу! — послышалось некое неодобрение изо всех углов, особенно от Саши.

— Хуль «тьфу!» — спроси у Репы, выучила ли она партию, — внезапно поддержал меня ОФ.

— Сынок, ты выучил партию? — строго спросил Саша.

— Да, мать! — по ответу Репы всё было ясно. Она вовсю лыбилась и светилась румянцем.

— Темпо, темпо, сыночек, ты слишком медленно ведёшь… вяло… — с умным видом оборачиваюсь я к Репе, бесстыдно спустившей ниже яиц корягу-бас, упрощённый до трёх струн, зато подключенный к мерзкому квадродисторшену.

— А то непонятно, что можно сыграть такими мягкими, блять, как ватка, лапками… — буркнул ОФ, и мы начали.

Репа, конечно, опять отставала, отспаривала замечания, и вскоре на неё перестали обращать внимание (она и предварительно была сделана потише остального). Она только нагловато лыбилась, розовея щеками с мужественными баками.

Но что-то было не то ещё. По привычке мы косились на Сашу — обычно он только начинает играть какой-нибудь из своих особо остроумно изобретённых или не менее остроумно содранных с «Therapy?» боёв — раз, и сбился, бросает палочки, опускает длинные трясущиеся руки, мы слышим тяжкий вздох его брутального большого мешка и сипло басовый выработанный им самим текст: «Я сегодня не могу» (обычно он всегда с жёсткого похмелья). Он и сегодня был с будунища — и все знали об этом (нельзя же вообще людям запретить пить!). Но он бросил играть и, обращаясь бесцеремонно к нам, лидерам-основателям гениального за счёт нас «ОЗ», сказал: «Эй вы!.. да, да, те, кто из Пырловки, я что-то не въехал — вы нето пьяные?!» (Да, как вы знаете, мы родились в деревне, вернее, в селе — я в Сосновке, ОФ в Столовом — посему и снимаем углы). Все обратили взоры к нам. Особенно Репа. «Охуели что ли?!» — довольно натурально возмутился О.Фролов. — «Поди-ка сюда, — сказал Саша, вставая, — сюда, сюда и дыхни-ка сюда!..»