Письма Амины - читать онлайн книгу. Автор: Юнас Бенгтсон cтр.№ 46

Я кидаюсь к нему, может, я смогу проскочить под одной из ручищ, если он замешкается. Он толкает меня в грудь, так что я отлетаю назад и ударяюсь о дощечку для записей, бумаги и кнопки летят на пол. На кухонном столе стоит подставка для ножей, дешевое дерево, рукоятки ножей из пластика, куплено в супермаркете. Я хватаю один из тех, что сверху, и вытягиваю из подставки. Широкий поварской нож.

Какую-то долю секунды Эркан выглядит удивленным, затем начинает хохотать, до него не доходит. Я бью его ножом в грудь, как можно глубже. Он издает глухой звук. Я вытаскиваю нож и снова бью. И еще. Я слышу, как кричит Амина, стоящая в дверном проеме. Я продолжаю колоть, еще и еще. Рукоять становится скользкой, теплой и мокрой, трудно ее удержать, но я продолжаю колоть. Тут все становится белым, затем черным.

Я помню звуки сирен, «скорую помощь». Помню, как меня связывают. Со мной говорит мужчина в форме. Потом ничего. Я снова в больнице.

Поскольку я убил человека, назначено судебное разбирательство. Мне сказали, что я не обязан на нем присутствовать, но если судья увидит, что я не монстр, это может мне помочь. Проведя последние пару недель в изоляции в больнице, я рад ненадолго выйти. На меня надевают наручники, в суд везут в полицейской машине. Меня вводят в помещение и снимают наручники. Это не зал судебных заседаний. Просто обычная комната для совещаний с термосом с кофе и кувшином воды на столе. Присутствуют пятеро мужчин, один из них — Петерсон. Они здороваются, пожимают друг другу руки, похоже, все знакомы. Сначала разговор идет о женах, об отпуске и о вине. Затем тот, кто, по-видимому, является судьей, открывает папку, и они начинают говорить обо мне. Судья смотрит в бумаги и спрашивает, знаю ли я, в чем меня обвиняют. Я киваю. Затем они снова обо мне забывают. Говорят обо мне так, будто меня здесь нет. Спорят, обсуждают разные вещи. Один перечисляет судимости Эркана и упоминает о возможно имевшем место жестоком обращении с женой. Другой называет количество лет, проведенных мной в больнице. Петерсон подтверждает, что я параноидальный шизофреник. Какое-то время они все это обсуждают, очень весело, никто не кричит, не выступает с утверждениями, которые другие опровергают. Мне трудно разобраться, кто защитник, кто обвинитель. Большей части сказанного я не понимаю. Параграфы закона и медицинские выражения, эвфемизмы, делающие все приличным и чистым. Проходит, может, минут сорок пять, и судья что-то пишет на листке бумаги, улыбается и говорит, что все закончено. Полицейские снова надевают на меня наручники и отводят в патрульную машину. Меня везут обратно в больницу. Снимают наручники и оставляют в комнате отдыха. Я стреляю у соседа сигаретку и сажусь смотреть телевикторину.

Чуть позже возвращается Петерсон и приглашает меня в кабинет. Сидит, играет ручкой, не глядя перекатывает ее между пальцами. Новая ручка, наверное подарок, такую он сам себе не купил бы. На ней что-то написано, белые буквы, не могу прочитать. Может, «Лучший на свете дедушка» или что-нибудь в этом роде, спрашивать не хочется.

Он говорит, что меня признали виновным в убийстве, но, поскольку я шизофреник, меня не посадят в тюрьму. Меня приговорили к лечению на неопределенный срок, то есть они могут меня держать столько, сколько захотят, и выпишут только тогда, когда будут уверены, и на этот раз полностью уверены, что я здоров. Там был один, который хотел, чтобы меня отправили в тюремную психбольницу, такое место для психических больных, совершивших ужасные вещи. Но Петерсон отговорил их, он полагает, что я не представляю опасности. Что не брошусь за первым попавшимся ножом для хлеба, имеющимся в нашей больнице.

Тут он вынимает письмо и кладет его передо мной на стол. Маленький конверт, вскрытый. Слишком маленький для официального письма.

— Не знаю, стоит ли давать тебе это письмо. Но, похоже, для тебя это имеет большое значение. В обычной ситуации я бы счел такое решение худшим из мыслимых. Это ведь в каком-то смысле составная часть твоей болезни. Но с другой стороны… Не думаю, что будет полезно тебя этого лишать. Тебе сейчас нужен покой… Я прочитал его, несколько раз, и намереваюсь так же поступать и впредь, если будут приходить другие письма. Но… вот оно.

Он толкает конверт ко мне. «Амина», написано на обороте. Он хлопает меня по плечу и провожает из кабинета.

Я возвращаюсь в комнату отдыха. В компании других пациентов смотрю еще одну телевикторину. Курю их сигареты. Женщина в телевизоре угадывает правильное слово и выигрывает тысячу восемьсот крон. Ляйф прыскает и говорит что-то о ее сиськах. А я сижу с письмом в кармане рубашки, я чувствую его кожей. Я почти счастлив. Я не знаю, что она пишет, но я сижу с одним из писем Амины. Скоро я пойду к себе и прочитаю его, а сейчас я просто сижу и наслаждаюсь сознанием того, что оно у меня есть, что она написала, что оно есть и лежит в кармане моей рубашки.

В комнате я аккуратно разворачиваю письмо. Разглаживаю складки. Письмо не длинное. Амина пишет, что последние две недели были тяжелыми. Она переехала к родителям.

Она начала носить платок, чтобы ее не узнавали на улице, народ сплетничает. Особенно в том районе, многие турки знакомы друг с другом.

Какие-то журналисты хотели с ней поговорить, но до сих пор ей удавалось их избегать.

Ее родителей, хоть они и не сказали об этом прямо, похоже, вполне устраивает то, что случилось. Вдовой быть не стыдно, в этом нет никакого позора. Она рада, что снова может общаться с сестрой. Они много времени проводят вместе. Осенью она собирается пойти учиться, но пока не уверена, чего именно хочет. Она пытается не упоминать Эркана и того, что случилось. Просто пишет, что не сердится на меня, что я, наверное, поступил так, как считал нужным. Она снова напишет, когда все немного успокоится. Я верю ей.

Жизнь в больнице снова потекла своим чередом. Я играю в покер, смотрю телевикторины и курю. Томас хочет, чтобы я рассказал, какова жизнь по ту сторону больничной ограды, но я должен по возможности избегать любых намеков на деревья и цветы. Идут дни, похожие друг на друга как две капли воды. Мне уменьшают дозировки, и некоторые из самых скверных побочных эффектов проходят.

Я играю в настольный теннис с Ляйфом. Не знаю почему. Он мне не нравится, и настольный теннис мне не нравится. Но он канючил всю неделю, а больше здесь особо нечем заняться. Стол кривой, резина на ракетках почти стерлась. Даже на рукоятках следы от сигарет. Первые три раза выигрывает Ляйф. Каждый раз он победно вопит и кружится со вскинутыми руками. Я слишком устал и по-прежнему пью слишком много лекарств, чтобы играть в такую быструю игру. Чаще всего мяч пролетает мимо, и я не успеваю среагировать. Затем Ляйф начинает экспериментировать с ударами тыльной стороной ракетки. Выворачивает руку и пытается попасть по шарику. Пару раз я выигрываю подачу.

— А ты крутой, Янус.

— Если бы ты не занимался фигней, ты бы по-прежнему выигрывал.

— Нет, это я о том, как ты того парня грохнул.