— Что же я сказала? — спросила Ирина, пропустив слова «на этот раз».
— Я о твоей болтовне на тему чемпионата мира.
— То, что ты проиграл шесть из них, общеизвестный факт. Это не твоя личная тайна. Клайв Эвертон упоминает об этом каждый раз, когда комментирует твою игру.
— Из твоих уст это звучит совсем по-другому.
— Раз уж ты подслушивал, должен знать, что я сказала.
— Я не подслушивал, я слышал.
— Я сказала, что принято считать шесть поражений серьезным испытанием для человека, желавшего слишком многого или недостаточно стремившегося к достижению цели, крушением надежд под давлением обстоятельств. В общем, во всем виноват спортсмен. Я же отметила, что все эти шесть матчей ты проиграл по разным причинам, а сложившееся впечатление не больше чем иллюзия. Я сказала, что иногда ты не выполняешь удар просто потому, что не выполняешь, и точка. Это происходит не по причине того, что мать тебя не любила, или ты ненавидишь себя, или испытываешь страх перед успехом. Я сказала это, чтобы увести разговоры о тебе в другое русло, я полагала, ты оценишь мои старания.
— Попытка удалась, голубушка. Теперь все думают, что даже женщина Рэмси Эктона считает, будто он выдохся. Ты меня унизила.
— Я тебя не унижала! — Ирина спрашивала себя: что же будет, если людей, которые воспринимают мнимые обиды с такой чувствительностью, оскорбить по-настоящему? Впрочем, повышенная чувствительность была удачной тактикой. Бурная реакция на самую безобидную фразу заставит ее дважды подумать, прежде чем высказаться критично в его адрес.
— Твоя проблема в том, что ты считаешь это поражением, — продолжал Рэмси. — Я проиграл. Заметь, единственный турнир, который я проиграл. Но ты должна понять, игра — это азарт и шоу. Выходя к столу, я не хочу, чтобы обо мне думали: «А, Рэмси, старик, с ним будет легко справиться». Я хочу, чтобы они штаны теряли от страха. Я хочу, чтобы они помнили: я становился победителем почти всех существующих рейтинговых турниров. Если я смогу запугать противника, победа мне обеспечена. Потом они говорят с моей птичкой, а она начинает придумывать оправдания — словно я в них нуждаюсь, — и все, я потерял преимущество. Понимаю, не нарочно, но сегодня ты разрушила очень многое, что для меня важно.
— Я стремилась поддержать разговор, быть общительной, — пробормотала Ирина. — Я совсем не знаю этих людей. И о снукере знаю совсем мало. Мне хотелось вписаться в их круг, хотелось, чтобы ты мной гордился. Я никогда не думала, что тебе будет за меня стыдно.
— Я не сказал, что мне за тебя стыдно. Я сказал, ты многое разрушила.
Классическая схема. Он будет идти на шаг впереди и давить на нее все сильнее, как сказали бы британцы — переборщить с яйцами для пудинга. Американцы выразились бы грубее — поучить новобранца.
— Прости меня, — произнесла Ирина. — Хотя я не совсем понимаю, за что извиняюсь.
— Хреновое получается извинение.
Рэмси так и остался стоять в стороне от нее рядом с кроватью. Это уже стало традицией — либо между ними нет зазора толщиной в лист бумаги, либо они отстраняются на расстояние в несколько световых лет. Промежуточного состояния быть не может. С Лоренсом всегда было именно «промежуточное», поэтому ей было сложно адаптироваться к новым условиям. Она вспомнила детскую игру, популярную в 60-х, когда ты протягиваешь руки на ладони партнера и отдергиваешь при каждой попытке поймать их, слепо веря, что это ему не удастся. Рэмси был рядом, он не позволит ей отскочить и на полдюйма — или развернется и столкнет ее на пол.
— Что мне сказать этим людям? — растерянно спросила Ирина. — Я скажу все, что скажешь.
— Что я в отличной форме, что ты никогда не видела, чтобы я так классно играл.
— Похоже на слова, которые Джек включит в пресс-релиз.
— Это правда. И еще скажи, что у меня действительно огромный член.
Ирина подняла глаза. Рэмси улыбался. Его член вовсе не был огромным.
Один прицельный выпад с расстояния шести футов, и противостояние закончено. Она испытала облегчение сродни тому, которое испытывает поставленный в угол ребенок, получив разрешение вернуться к игре. Как и в неписаном этикете разговоров по телефону, прервать общение дозволено лишь тому, кто его начал, так закончить начатое Рэмси может только Рэмси. Сама Ирина никогда ничего не начинала, поэтому подчинялась воле Рэмси — оставить ли ее за воротами сада или по великой милости простить и пустить обратно.
Приближались две недели долгожданного отпуска перед Рождеством после Бингена-на-Рейне, и Рэмси упросил ее провести эти дни в Корнуолле — хотя на самом деле единственное, чего Ирине хотелось избежать, — так это отпуска.
В их первый день на скалистом и пустынном юго-западном побережье Рэмси, ничего не объясняя, подвел ее к взятой им напрокат машине и повез — будто похитил — в Пензанс. Машина остановилась у неказистого маленького здания муниципалитета. Ирина отдаленно помнила, что подписывала в ноябре около трех часов утра какие-то бумаги, но сейчас, только прочитав вывеску на здании, разгадала планы Рэмси.
— Но я ужасно выгляжу!
Он, как всегда, заверил ее, что она прекрасна.
— Я же не купила тебе кольцо!
Рэмси нахмурился и, похлопав себя по карманам, выудил на свет, словно из груды мусора, маленькое железное колечко.
— Кажется, это хомут для шланга, — объяснил он.
— Рэмси, я не могу выйти за тебя замуж с кольцом, найденным на улице!
— Милая, ты можешь выйди за меня замуж, даже если вместо этой железки будет кусок бумажки или резинка. Смотри, — он надел его на палец, — отлично подходит. Клянусь, я никогда его не сниму.
Обстановка внутри раздражала официальностью. Вероятно, служащие надеялись закончить день пораньше и отправиться за подарками к Рождеству; к явному недовольству Рэмси, полная женщина с плохими зубами не поняла, кто осчастливил их своим визитом. Они заполнили анкеты, и вся процедура заняла не более десяти минут. Рэмси заверял ее, что купил кольцо, клялся, что оно не дорогое; скорее всего, лгал.
Ирина никогда не мечтала о платье из белого тюля и трехъярусном торте, но эта «свадьба» была без излишеств даже по самым скромным стандартам. Впрочем, возможно, это была та самая середина — торт был, но не особенный, платье тоже, но не сшитое специально по случаю. Кроме того, она не видела разницы между торжеством для пятисот самых близких друзей за двадцать тысяч фунтов и церемонией, проведенной в дождливую погоду с железным кольцом для жениха. В такой день следует думать о дальнейшей жизни, а не текущем моменте. Рэмси не стремился жениться, он стремился стать женатым мужчиной, а это, в сущности, лучший комплимент.
Ирина вышла из здания в оцепенении. Они с Рэмси поженились, прожив вместе всего два месяца.
После посещения с «мужем» — ей потребуется время, чтобы привыкнуть к новому слову, — «Регал Уэлш оупен» в Ньюпорте, затем турнира «Мастерс» в Уэмбли и «Регал Скотиш оупен» в Абердине было бы благоразумнее отказаться от поездок по всему свету и заняться собственной жизнью и работой. Но он так ее умолял. Она была тронута его пылкими проявлениями благодарности за то, что впервые в жизни он не чувствует себя одиноким. Коллеги одновременно являлись и соперниками, что исключало возможность возникновения искренней дружбы. Между Рэмси и Ириной установилась прочная связь — принимавшая различное положение, как выключатель света, — и она боялась, что двухнедельные разлуки нарушат существующую идиллию. Кроме того, она никогда не была в Китае.