Другая жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Лайонел Шрайвер cтр.№ 65

Он ответил, и голос звучал нервно. Шеп говорил мало, задал несколько вопросов, вышел на веранду. Вечер был по-прежнему прекрасен – Элмсфорд был далеко за городом, на небе были хорошо видны звезды, – но сейчас картина не была столь идеалистической. Зачем он только подошел к этому чертову телефону.

Шеп ехал в Берлин – был День независимости, четвертое июля – и думал об отце. Он всегда считал его человеком, посвятившим жизнь возвышенным целям, и лишь недавно понял, что Гэбриэль Накер на самом деле не был бессребреником, что становилось понятным, если внимательно за ним понаблюдать. Он предпочитал сидеть в темноте не потому, что хотел спасти планету, а из жадности. Во времена служения в церкви проповедник вел себя как суровый управляющий и требовал от прихожан более щедрых пожертвований для постоянного обновления храма. Впрочем, бюджет разбивался вдребезги под воздействием возрастающих цен – с одной стороны и сокращения прихода – с другой, что становилось предметом разговора за каждым воскресным ужином во времена детства Шепа. Отец был подавлен, но в его едких, язвительных замечаниях по поводу богатства владельцев фабрики, их домов и спортивных машин Шеп научился различать легкие, едва заметные завистливые интонации.

Помимо ссадин и синяков, отец сломал бедренную кость на левой ноге. Не в силах оторваться от романа Уолтера Мосли, он читал его, спускаясь по лестнице. В сущности, случай был вполне в духе детективных произведений, хорошо, что не случилось ничего более серьезного, хотя сломанная кость в восемьдесят лет уже достаточно серьезно. К счастью, Берил находилась в тот момент в доме. Но к сожалению, она не обладала великодушием Клары Бартон, или, как сказала бы Глинис, «буфетный книжный шкаф рухнул, не выдержав груза забот», поэтому Берил ограничилась лишь оказанием первой помощи. Дальнейшее оформление бумаг, оплата счетов и транспортировка беспомощного старика – надо решить, может ли папа остаться дома, если нет, то где будет находиться, – все это теперь было заботой Шепа. Разговаривая вчера вечером с сестрой, он подумал, что она ведет себя как таксист, выгрузивший пассажира у больницы и теперь обзванивающий родственников, требуя оплаты счета.

В такой ситуации, разумеется, проще прикинуться сентиментальным. Но он, как любой разумный современный американец, столкнувшийся с проблемами со здоровьем, не может себе позволить тратить силы на эмоции и причитания. Услуги врача покрывает страховка «Медикэр», но только восемьдесят процентов; Шеп мысленно отчитал себя за то, что в свое время не оформил на отца полис «Медикэйд». Единственным приятным моментом было то, что кризис миновал. Что же касается расходов на сиделку и прочее, то помощи от Берил, с ее двумя грошами в кармане, ждать не приходится.

С высокого берега реки открывался вид на строгий мрачный фасад храма Святой Анны, массивные стены красного кирпича призывали к добродетели и терпению. Остроконечные башни асимметричной высоты уходили пиками в небо, окрестный пейзаж Берлина казался ему похожим на чопорную высокомерную даму с обязательным зонтиком в руках. На фоне городских построек и домов храм представал во всем величественном великолепии и, бесспорно, выбивался из общей картины. Судьба города была бесславной, поэтому то, что он был расположен на слиянии двух рек, Мертвой и Андроскоггин, представлялось весьма символичным. Берлин, возможно, и не был тупиком в прямом смысле слова, но там определенно начиналось забвение, граничащее со смертью.

Прямо за церковью возвышались фабричные трубы. По слухам, «Фрейзер пейпа» была обречена. (Господи, помоги моему родному городу выжить и не превратиться в грязную лужу из-за этого «Парка внедорожных приключений». Дети, разъезжающие на скрипучих квадроциклах, крики, визг тормозов, беспорядочное движение, похожее на муравейник, – совершенно недопустимое решение проблем.) Покрытые сажей трубы из его детства извергали зловонный дым. Среди рабочих был высок процент заболеваемости раком органов пищеварения и лейкемией. Пожалуй, это было спасением для Берлина, что в связи с ужесточившимися требованиями к охране окружающей среды фабрика закрывалась. Однако он будет скучать по ней. Линия горизонта была хорошо видна на чистом небе. В детстве он очень гордился тем, что желающие отправиться в национальный парк всенепременно проезжали через город. Глухо грохочущая фабрика, на которую они, мальчишками, совершали тайные паломничества, и была настоящим храмом Берлина, штат Нью-Хэмпшир. Шепу нравилось приходить туда, где производили вполне реальные вещи, которые можно увидеть и потрогать. Ему не были интересны города, существовавшие за счет эфемерных «услуг» или смутно объяснимых изобретений, таких как программное обеспечение. Шеп чувствовал, что не вполне принадлежит этому веку.

Когда он переехал в Нью-Йорк, то отчетливо осознал, из какого захолустья он выбрался. Шеп долго тренировался правильно произносить слова, как это делали окружающие, избавлялся от привычной провинциальной манеры. Он учился произносить каждую букву, растягивать или, наоборот, отрывисто произносить звуки. Уже через несколько недель он заказывал в ресторане «молочный коктейль», а не «фраппе», «содовую» или «тоник». Но его застенчивость и смущение давно исчезли без следа. В определенной степени ему даже нравилось, что он приехал из такого специфического места. Человек из городка с населением всего-то десять тысяч душ – товар штучный. Именно мрачному северному городу он обязан способностью легко переносить холодную погоду. Ему нередко приходилось тащиться в школу по сугробам высотой три фута, когда мокрый снег больно хлестал по лицу, а мороз покрывал инеем ресницы. Пройдя две улицы, он чувствовал, что ноги слабеют, – что там до периферической невропатии Глинис! Опустив голову, он шел, преодолевая порывы ветра, и думал только о следующем шаге, потом о следующем… Закалка, полученная в детстве, очень пригодилась ему в последние шесть месяцев: умение, сжав зубы, противостоять трудностям, никогда не жаловаться и собираться с силами, когда кажется, их уже не осталось.

В воздухе витал своеобразный запах «Фрейзер пейпа». Припарковавшись у клиники «Андроскоггин Вэйли», Шеп вздохнул в полную силу легких: ностальгия. Посмотрел на сверкающий гранитный пол: совсем не похоже на запущенную «Викториан хоспитал», где ему в десять лет удаляли гланды. Здесь ощущалась боль, страдание, атмосфера была суровая и сдержанная, пахло прокипяченным бельем, современная «Андроскоггин Вэйли» была больше похожа на больницу. Построенная в 1970-м, отремонтированная клиника все меньше напоминала место, где вам без разговоров отрежут ногу, и все больше контору, где можно поменять просроченные права. Однако ее уют и чистота казались обманчивыми – как яркий солнечный свет зимним утром в Нью-Хэмпшире, когда, понадеявшись на погожий денек, выходишь из дома и попадаешь в снежный круговорот, а тридцатиградусный мороз леденит щеки.

К тому времени, когда его провели в палату, отец еще спал после утренней операции. Шеп больше не думал о страховке. Они не всегда ладили, Гэбриэль Накер был непростым человеком. Его звучный голос опытного оратора был слишком мощным для скромного прихода, его речи об устрашающей нищете во многих странах мира и апартеиде в Южной Африке не находили отклика в душах прихожан, которых интересовали менее глобальные вопросы, например сохранение рабочих мест на фабрике. Как отец, он был суров и выносил решения с таким видом, с каким другие отцы пороли своих отпрысков, но боль после таких разговоров сохранялась дольше, чем синяки. Самым страшным для маленького Шепа было расстроить отца. То, что Шеп из владельца компании добровольно превратился в простого сотрудника, несомненно, было именно тем, что могло «расстроить» проповедника. Однако вскоре Гэбриэлю Накеру стало безразлично, владелец его сын или нет. Крупные бизнесмены были, с его точки зрения, людьми если не совсем безнравственными, то не очень высоких моральных принципов, но и бездельников он считал нечестивцами. Доводы о том, что в случае, если все население примкнет к Корпусу мира, мы все будем голодать, ни к чему не привели, но Шеп, по крайней мере, получил одобрение за то, что дал работу нескольким латиноамериканским эмигрантам. В связи с тем, что отец никогда не испытывал симпатии к американцам европейского происхождения, это считалось само собой разумеющимся, что белое население обязано им помогать.