Другая жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Лайонел Шрайвер cтр.№ 123

С помощью Зака, проявившего небывалую заинтересованность и рвение, Шеп построил дом, весьма скромный, с их точки зрения, но экстравагантный для Пембы. Каркас был из прочных бетонных блоков, но снаружи стены покрыты глиной, поскольку им очень понравился внешний вид – обожженная на солнце, она напоминала Шепу терракоту. Пол был выстлан темными мангровыми досками – по нему так приятно было ходить босиком. Крышу он покрыл высококачественным толем, однако сверху закрыл его по национальной традиции макути – сухими листьями кокосовой пальмы. Самой первой он отделал комнату Флики, которая могла перебраться сюда из Фунду, поскольку дом был оборудован кондиционерами. Электричество на острове подавалось от случая к случаю, поэтому он заказал из Занзибара мощный генератор, и вскоре в распоряжении Флики был небольшой кондиционер, охлаждающий ее новое жилище. Сам он, после опыта выживания в офисе «Умельца Рэнди», стойко переносил жару, однако для девочки кондиционер был не роскошью, а жизненной необходимостью.

Шеп никогда не считал сына умелым и проворным. Как только мальчик перестал воспринимать свое согласие уехать на Пембу как поражение, он погрузился в изучение азов мастерства, по крайней мере, на том уровне, на котором мог. Впоследствии оказалось, что отец и сын очень похожи. Зак ловко управлялся с материалами, с которыми в его возрасте любил работать и Шеп: дерево, камень, цемент. Став искусным плотником и каменщиком, он освоил изготовление мебели из древесины мангровых деревьев. За последнее время Зак вытянулся и раздался в плечах, став очень похожим на отца, – Шепу было только жаль видеть, как постепенно стираются с его лица привычные линии, так схожие с чертами матери. К тому моменту, как дом был закончен, из характера сына почти исчезла склонность к праздности. Пройдя курс подводного плавания на курорте, Зак стал работать в Фунду инструктором. Шеп лишь немного сожалел, что сыну приходилось уезжать далеко в лагуну на скоростном катере. Однако больше радовало то, что его всегда бледный худой хикикомори не сидел больше в четырех стенах.

Кэрол вернулась к заброшенному некогда ради страховки и работы в Ай-би-эм ландшафтному дизайну. Плюмерия, магнолия, эвкалипт, акация, жасмин и палисандр прекрасно росли в экваториальном климате. И разумеется, ей приходилось участвовать в создании безумных фонтанов Шепа; странные конструкции из кокосовой скорлупы, мангровых прутьев, морских раковин, ласт для плавания и вездесущих африканских резиновых шлепок. В условиях постоянной нехватки воды фонтаны казались неоправданной роскошью, поэтому Шеп вырыл для них персональный колодец. Она посадила перед домом фруктовые деревья: манго, бананы, папайю, которые Шеп использовал для новой безумной идеи – варить гонго, или «львиные слезы», – местный довольно крепкий алкогольный напиток. За домом она устроила небольшой огород, где посадила плантайны, маниоку, морковь, использовала кокосовые волокна для плетения корзин и циновок. Из поездок на рынок в Чака-Чака она возвращалась с фантастически красивыми холстами с изображениями бегемотов, газелей и носорогов, выполненными в примитивной манере, которые назывались тинга-тинга. С их появлением в доме, также украшенном разноцветными канга и отполированными до блеска работами Глинис, он стал ярким и уютным.

Кэрол бросила заниматься обучением Флики, которая наотрез отказывалась решать сложные уравнения, да и ценность этих знаний для жизни на острове на восточном побережье Африки резко падала. Флика объявила бойкот урокам и погрузилась в чтение книг, которые Шеп купил в магазине подержанных вещей во время последней поездки в Стоун-Таун за продуктами. (Собственные планы Шепа относительно чтения не оправдались: в конце дня он так уставал, что после первой прочитанной страницы глаза смыкались сами собой. Может, просто романы – не его стихия. Он предпочитал пережить увлекательную историю, нежели прочитать о ней в книге.) Хитер не удалось так просто отделаться от занятий, как сестре, однако свободного времени у нее было достаточно, чтобы добиться поразительных успехов в плавании. Они пытались любыми способами отвратить ее от антидепрессантов. Ее питание состояло в основном из рыбы и фруктов, поэтому она вытянулась, постройнела и обещала стать настоящей красавицей – поскольку Глинис не слышит, Шеп добавил бы – как мать.

Получив возможность сбежать из заведения, где клостридиоза диффициле давно была эндемическим заболеванием, отец смог наконец избавиться от инфекции, к радости обеих сторон, поскольку ему больше не требовалась помощь сына десять раз в день, когда возникала необходимость сходить в туалет. Прилежно выполняя все упражнения лечебной гимнастики, которые выучил в «Твилайт Гленс», Гэб не только восстановил прежнюю физическую форму, но и добился больших успехов благодаря ежедневным долгим прогулкам по пляжу. Прочитав все книги, привезенные Шепом, он принялся за написание детективного романа. Он утверждал, что даже не надеется, что книга когда-то будет опубликована, но если уж они сами строят себе дом, сами ловят рыбу и плетут корзины, то он не видит причины не написать книгу.

Рукописи не суждено было быть законченной. Тем не менее Шеп был рад, что его гордый самолюбивый отец умирал не в дерьме в палате, окруженный чужими людьми. Старик Накер, видимо переоценив свои силы, попытался сорвать с дерева понравившийся ему плод манго, и причиной его смерти стали более приличные травматические повреждения. Для Пембы, по мнению местного китайского врачевателя, падения с высоты были более распространенными случаями гибели, чем малярия и СПИД.

Они похоронили Гэбриэля Накера рядом с Глинис. Шеп чувствовал себя виноватым перед отцом за Африку, поэтому был рад, что смог подобрать достойное место для его могилы. После того как была брошена последняя горсть земли, Шеп произнес несколько теплых слов, благодарный, что избавлен от необходимости читать Священное Писание. На закате жизни Гэб Накер так и не обрел вновь веры в Бога, но к нему вернулась вера в собственного сына, что, по всей видимости, было для него важнее.

Он предусмотрительно очистил рядом еще небольшой участок земли. Как и Шеп, Флика влюбилась в Пембу с первого взгляда и никогда не испытывала ностальгии по Бруклину. Она стала весьма популярной личностью, научившись отпускать колкие шуточки на суахили. Среди местного населения часто встречались инвалиды, калеки и люди с генетическими заболеваниями, поэтому никого не шокировал вид странной девочки с крючковатым носом и вздернутым подбородком, склоняющейся при ходьбе до земли, словно она стремилась дотянуться до пальцев ног, укутанной при этом в канга, чтобы скрыться от солнечных лучей. Тем не менее остров Пемба был, пожалуй, худшим местом в мире для больных СВД, поэтому, когда с Фликой случался очередной «криз», Шеп нещадно бранил себя, что поступил так безответственно и привез ее сюда. Однако кто может дать гарантию, что то же самое не произошло бы с ней в Нью-Йорке? Почистив вечером зубы, закапав «искусственные слезы», смазав глаза вазелином и надев темную маску, Флика, как обычно, включила свой собственный кондиционер, легла в постель и больше уже не проснулась.

Это дало ей возможность не сокрушаться в дальнейшем, что в итоге конец ее жизни, как она часто ругалась, будет еще хуже, чем сама жизнь. Ни Шеп, ни Кэрол никогда не придавали ее словам большого значения до тех пор, пока не стали с грустью собирать ее вещи. В маленьком рюкзаке, который Флика всегда носила с собой, они обнаружили тайник с таблетками. Чего только не было в этом рюкзаке – все эти лекарства некогда чудесным образом пропали: антидепрессанты отца из «Твилайт Гленс», которые он не принимал, остатки золофта Хитер, и «марципан» Глинис, и, что самое страшное, пузырек с морфином. Теперь они никогда не узнают, планировала ли она всерьез покончить с собой или хранила их, как талисман, придавая им мистический смысл, относясь к ним, как к волшебной палочке, способной исполнить ее заветное желание. Флика определенно испытывала удовольствие от возможности единоличного легкого доступа к этой опасной бомбе, наслаждаясь тем, что у нее есть шанс принять решение, прожить ли еще один день, и она уже воспринимала его не как наказание, а как ее собственный выбор.