Человек, который спит - читать онлайн книгу. Автор: Жорж Перек cтр.№ 4

Затем приходят воспоминания, которым уже не удается проложить себе путь, находятся доказательства, которые уже ничего не доказывают, не считая, быть может, того, что какая-то обсерватория в Абердине или в Инвернессе действительно зафиксировала сигналы с далеких звезд: была ли это туманность Андромеды или созвездие Голла и Бурдаха? [2] Или же Четверохолмие? [3] Моментальное и очевидное разрешение задачи, которая постоянно тебя занимает: «кавалер» никогда не станет старшей картой, если только не пропустить первый заход по масти. [4] Бессвязные слова, носители перепутанных смыслов, бесцельно кружат вокруг тебя. Какой человек заключен в каком именно карточном замке? Какая нить! Какой Закон?

Следует быть точным, логичным. Действовать методично. В какой-то момент следует любой ценой остановиться, подумать, правильно проанализировать ситуацию. Если где-то в центре твоей головы существует озеро — что не только правдоподобно, но даже естественно, хотя доказывать это следует с некоей осмотрительностью, — тебе понадобится определенное время, чтобы его достичь. Тропы нет, тропы нет никогда, а на берегу ты должен остерегаться заросших травой участков, всегда опасных в это время года. Не будет и лодок, разумеется, лодок не бывает почти никогда, но ты можешь пересечь озеро вплавь.

Позднее окажется, что, разумеется, не было никогда и озера. Ты прекрасно помнишь, что озера не было никогда. Зато уже долгое время перед тобой, причем на предельно близком расстоянии, стоит твой сон. У него привычная форма: шар или, точнее, пузырь, большой, очень большой пузырь, разумеется, прозрачный, но не стеклянный, скорее мыльный, но чрезвычайно твердый, совсем не жирный и не очень хрупкий или, возможно, с невероятно тонкой и сильно натянутой пленкой. Все эти характеристики очевидны; тебе даже не надо их исследовать, чтобы знать; достаточно лишь перечислить их: сверху пузырь розовеет, ближняя к тебе сфера шелушится, боковая — пытается дышать; все остальное принадлежит подушке, вокруг которой тебя скрутило и к которой ты пришвартован, поскольку сжимаешь, но не пережимая, некое подобие кольца, образованное большим и указательным пальцем правой руки.

А теперь все намного сложнее, чем раньше. Прежде всего становится очевидным, что пузырь ведет себя обманчиво: он вовсе не круглый, а рыбоподобный, веретенообразный; к тому же его прозрачность довольно некачественна и едва превосходит прозрачность подушки; наконец, и самое главное, он даже и не собирался розоветь сверху. От всего, что казалось вроде бы бесспорным, осталось шелушение, которое очень быстро стало более заметным, и дыхание, которое стало более глубоким. Но самое неприятное — общая температура, которая быстро поднялась и довольно скоро достигнет критического порога, о чем явно предостерегают участившиеся отслоения.

Положение очень неудобное. Ты зря обратил внимание на детали, которые даже не соответствуют реальности; очевидно, это всего лишь ловушки и отныне ты просто-напросто пленник внутри подушки, где так жарко и так черно, что ты с некоторой обеспокоенностью задумываешься, как оттуда выбраться. К счастью, в подобной ситуации ты оказываешься не впервые; ты знаешь, что достаточно найти на горизонте любую неровность поверхности или проблеск в темноте, какое-нибудь озерцо или прохладную ложбинку, куда ты смог бы соскользнуть, чуть ли не влиться, ведь ты и на самом деле чувствуешь в себе удивительную предрасположенность к перетеканию. Но твои поиски тщетны; перед тобой нет ничего, ни горизонта, ни проблеска, ни озера, ничего, кроме черной, густой и душной подушки. Это тебя не удивляет, ты этого даже ожидал. Ты ищешь позади себя и, разумеется, сразу же замечаешь, что это было не настоящее заключение, что все это время сон, настоящий сон был не впереди, а позади, настолько узнаваемый по длинным серым пляжам, ледяному горизонту, черному небу, разрываемому белыми или серыми проблесками. Ты замечаешь его с первого взгляда, ты узнаешь его мгновенно, но поймать его уже не можешь: как всегда, слишком поздно. Приходится откладывать на следующий раз. Ведь тебе следовало знать или хотя бы предполагать: никогда нельзя оборачиваться, во всяком случае, так резко, иначе все ломается, сбивается в кучу; подушка падает и увлекает твою щеку, руку, палец; одна нога сваливается с другой; серое окно-отдушина обретает свое место недалеко от тебя; мансардный застенок вновь выстраивается и замыкается, ты опять сидишь на своей кушетке.

Позднее ты уезжаешь из Парижа; ты едешь не наугад, а в деревню под Оксер к своим родителям. Выйдя на пенсию, они обосновались в этом хиреющем поселке. Ты провел там несколько лет, когда был еще ребенком, ты приезжал туда несколько раз на каникулы, будучи студентом. Деревня лежит у подножия холма, на котором возвышаются руины некогда укрепленного замка. Неподалеку отсюда находится пещера, в которой когда-то якобы жил один блаженный и которую сегодня можно посетить. На центральной площади, перед церковью, растет дерево, которому, по словам местных жителей, уже несколько столетий.

Ты проводишь там несколько месяцев. За обедом и ужином вы слушаете по радио новости и викторины. По вечерам ты играешь в белот с отцом, который всегда выигрывает. Ты ложишься спать рано, раньше родителей, не позже девяти. Иногда ты читаешь всю ночь. В своей комнате на чердаке, в глубине бельевого шкафа, ты находишь книги, которые читал в пятнадцатилетнем возрасте, — Александр Дюма, Жюль Верн, Джек Лондон, — и груду детективных романов, которые привозил с собой, приезжая на каникулы. Ты перечитываешь их тщательно, не пропуская ни строчки, как будто ты их напрочь забыл, как будто ты их по-настоящему никогда не читал.

Ты почти не разговариваешь с родителями. Как правило, ты видишься с ними за обедом и ужином. По утрам ты долго валяешься в постели. Ты слышишь, как они ходят по дому, поднимаются и спускаются по лестнице, кашляют, выдвигают ящики. Твой отец пилит дрова. Около ворот дает гудок бакалейная автолавка. Лает собака, поют птицы, звонит церковный колокол. Лежа на высокой кровати, натянув перьевое одеяло до подбородка, ты рассматриваешь потолочные балки. В углу, образованном брусом и крышей, плетет свою паутину крохотный паучок со светло-серым, почти белым брюшком.

Ты садишься за стол, покрытый кухонной клеенкой. Мать наливает тебе в чашку кофе с молоком, подвигает к тебе хлеб, джем, масло. Ты молча ешь. Она рассказывает тебе о своей пояснице, о твоем отце, о соседях, о деревне. Мадам Тевено отдала свою ферму в пожизненную ренту. Собака семьи Моро сдохла. Начались работы по строительству автодороги.