Дорога на Мачу-Пикчу - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дежнев cтр.№ 7

Губы Блюмкина скривились в вымученной, но издевательской улыбке:

— Вам, товарищ Агранов, виднее…

— Это точно! — следователь закурил, бросил коробку папирос на стол. Тон его изменился, стал едва ли не дружеским: — Скажи-ка мне, Яков, тогда, на Тибете, ты ведь Шамбалу так и не нашел? Тебя же за этим посылали…

Смотревший до того в пол арестованный вскинул бритую голову и бросил быстрый взгляд, но не на следователя, а на папиросы. С расстояния нескольких метров я прекрасно рассмотрел вспыхнувшую в его заплывших от побоев глазах звериную злобу. Воспользовавшись возникшей паузой, неугомонный Кузякин поспешил с комментарием:

— Блюмкина выдала его любовница, сотрудница иностранного отдела ОГПУ Лиза Розенцвейг, в последствии жена резидентов советской разведки в Англии и США. Участвовала, между прочим, в краже секрета американской атомной бомбы…

Я занес было локоть, но на этот раз переводчик ловко увернулся.

— Дайте, черт вас подери, посмотреть!

Агранов между тем спокойно курил, выпуская в потолок струйки сизого дыма:

— Чует мое сердце, Яков, не дожить тебе до нового года…

— Может и не доживу, — неожиданно легко согласился с ним Блюмкин, — только ведь и ты, Янкель Шмаевич, на этом свете не задержишься! Не могу понять, чему ты собственно радуешься? Меня поставят к стенке сегодня, тебя завтра — велика ли разница?

Голова Агранова дернулась, словно в ожидании удара он весь сжался, но уже в следующее мгновение следователь был на ногах. Набычившись и сжав тяжелые кулаки, он обогнул стол и двинулся на арестованного, однако не успел отвести для удара руку, как дверь со скрипом открылась и в камеру вступил совсем еще молодой парнишка. Я вздрогнул, впился в его лицо глазами. Широкий лоб, поднятые по монгольски скулы, прямой, длинный нос. Очень густые волосы коротко стрижены, торчат во все стороны ежиком. Плечи чуть приподняты, тонкая талия перетянута широким ремнем с кобурой. Нет сомнений — он! Боковым зрением я видел с каким вниманием вглядывается в меня Кузякин.

— Товарищ Агранов, — произнес парень звонко, — вас просит срочно зайти товарищ Бокий! Глеб Иванович ждет…

Нет, голос, пожалуй, не дядин. Хотя с той поры прошла хренова туча времени, разве теперь разберешь. Сердце колотилось, как бешеное, я утер взмокший лоб платком. Передо мной всего лишь сцена из спектакля, убеждал я себя и сам же себе не верил, так похож был актер на старика.

Следователь замер, обернулся. С плоского, неприятного лица на меня глянули обведенные кругами усталости, напряженные глаза. Казалось, Агранов колеблется. Наконец решившись, направился быстрым шагом к двери, но, не доходя до нее, приостановился, мотнул головой в сторону арестованного:

— Присмотри за ним! Близко не подходи, Яков обучен таким штучкам, что не успеешь нажать на курок…

И вышел из камеры.

Трудно было не заметить, что в новой для него роли охранника парнишка чувствовал себя неуютно. Не зная что теперь делать, он зашел за письменный стол, а точнее, отгородился им от заключенного. Расстегнув кобуру, передвинул ее удобнее под руку. Наблюдавший за этими манипуляциями Блюмкин криво улыбался. Прошло, наверное, с минуту, в течение которой Яков напряженно прислушивался, прежде чем решился заговорить. Спросил коротко:

— Знаешь, кто я?

— Да! — так же сдержанно ответил парень.

— Меня скоро расстреляют, — продолжал Блюмкин бесцветным тоном, каким от нечего делать говорят о погоде, — за дело или нет, не в том суть. Есть одна вещь, которую я не могу унести с собой, а оставить ее кроме тебя некому…

С трудом переставляя ноги он двинулся к юноше. Тот, испуганный его приближением, отступил к стене и выдернул из кобуры револьвер. Ствол его следил за каждым движением арестованного, но Блюмкин не обращал на это внимания. Остановившись у стола, он извернулся всем тело и запустил скованные в кистях руки в карман потрепанной блузы. Вытащил на свет нечто напомнившее мне пилюлю и выронил ее на испятнанную чернилами столешницу. Разворачиваясь на ходу, она покатилась и оказалась плотно свернутой полоской бумаги. Так же не спеша Яков вернулся к стене и, привалившись к ней спиной, опустился на пол. Вид у него был измученный и безразличный, как у человека, отряхнувшего пыль мира сего с ног своих.

— Они правы, Шамбалы я не нашел… — голос звучал глухо, казалось, каждое слово достается ему ценой колоссальных усилий, — но и скитался по Тибету не напрасно. Написанное выучи наизусть, а бумагу уничтожь. Если кому проболтаешься, не доживешь до вечера. Место найти нетрудно, но сразу ничего не предпринимай. Выжди, затаись. Сам хотел там отсидеться, но… — Блюмкин сделал попытку улыбнуться, — как видишь, не успел…

Юноша не сдвинулся с места. Арестант лишь пожал плечами:

— Как хочешь, только, что не читал записку тебе никто не поверит! А это смерть…

За дверью послышались приближающиеся шаги.

— Наган-то спрячь!

Мгновенно сунув револьвер в кобуру, парень метнулся к столу и зажал бумажку в кулаке. Дверь начала открываться…

Под потолком зрительного зала вспыхнула большая хрустальная люстра. Я зажмурился. Вскочивший на ноги Кузякин бесцеремонно тянул меня за рукав, повторяя на все лады, что время позднее, нас наверняка ждут и неплохо было бы поторопиться. Что происходило на сцене я уже не видел. Обернулся в дверях, когда за спиной грохнул выстрел. Стоявший у стены Блюмкин конвульсивно дернулся, и начал сползать на доски пола. Из дыры в его голове тонкой струйкой вытекала кровь. От такой натуралистичности мне стало сильно не по себе, но переводчик будто этого и не заметил.

— Сик транзит глория мунди! — приговаривал он, спеша впереди меня по коридору и тем показывая путь. — Агранов оказался прав, до нового года Блюмкин не дотянул, двенадцатого декабря, как помнится, и расстреляли. Яков, в свою очередь, тоже был прав: Агранова, а заодно уж и Бокия, пустили в расход в тридцать седьмом. Как видите, — улыбнулся Кузякин, и улыбка эта показалась мне на редкость дикой, — все правы, такая уж у нас правильная страна! Виноватых, — продолжал он склабиться, — нет и искать их не надо, тогда к общему благу все славненько и устроится…

У высоких, блестевших белым лаком дверей переводчик остановился и на манер циркового зазывалы сделал приглашающий жест рукой. Распахнул разом обе створки:

— Прошу!

Сам тоже вступил в ярко освещенный обеденный зал и потрусил легкой побежечкой к направлявшемуся ко мне неопределенного возраста мужчине, за спиной которого почтительно и пристроился. Де Барбаро — больше некому и быть — шел степенно, распахивая на ходу объятия и радостно, словно старому знакомому, улыбаясь. Он был плотен, лыс и, как многие рано потерявшие волос, носил на мясистом лице растительность, но не банальную бородку, а смыкавшиеся под массивным подбородком пышные бакенбарды. Само же лицо отличалось крупностью черт и здоровым цветом кожи, с которыми контрастировали маленькие, в окружении набрякших век глаза. Казалось, их позаимствовали у человека иной, отнюдь не мясной породы. Под стать крупной голове смотрелось и основательное тело. Росту весьма среднего, оно было широко в плечах и мускулисто, чего не мог скрыть отлично сшитый смокинг. Ослепительную белоснежность манишки подчеркивала черная бабочка.