Принцип неопределенности - читать онлайн книгу. Автор: Николай Дежнев cтр.№ 15

Выйдя из машины и шарахнув в сердцах дверцей, Серпухин бросил в приоткрытое окно стодолларовую купюру и направился к уже открывавшейся калитке. Проживавший в доме контингент охрана знала не только в лицо, но и по походке и не могла заставить одного из своих кормильцев ждать за забором. При появлении Мокея в просторном, сверкающем чистотой вестибюле ночной дежурный вскочил на ноги, но тот даже не посмотрел в его сторону. Раздражение Серпухина достигло предела, он был готов сорвать его на ком угодно и, в первую очередь, на Аляске, вина которой заключалась уже в том, что она была беспросветной дурой. Поднимаясь в скоростном лифте, Мокей предвкушал, как откроет дверь и прямо с порога бросит в лицо жене что-то резкое и обидное, и тогда, возможно, ему полегчает. Можно будет расслабиться, хорошенько выпить, а утром, на свежую голову, вернуться к осмыслению сложившейся ситуации.

Однако все случилось вовсе не так, как он себе представлял. Дверь Мокей открыл собственным ключом, дорогое пальто в сердцах швырнул в угол на кушетку и только тут понял, что из ярко освещенной гостиной льется музыка и доносится призывный женский смех. И смех этот, без всякого сомнения, принадлежал не кому-нибудь, а Алиске.

«Вот, оказывается, как! — пронеслось в растревоженной голове Серпухина. — Это что-то новенькое в нашем репертуаре!» Слова про репертуар возникали в мозгу у Мокея каждый раз, стоило ему сильно удивиться. Неслышно ступая по ковру, Серпухин заглянул в комнату как раз в тот момент, когда какой-то бритый налысо биндюжник самым наглым образом лапал его личную топ-модель, причем делать тайну из своих дальнейших намерений не собирался. Алиска же, выгнувшись и запрокинув голову, смеялась и даже, словно в танце, подняла к потолку ногу, которая, как вспомнил вдруг Мокей, была на полтора сантиметра длиннее, чем у Кристин Диор.

Поскольку и Серпухин не стал делать тайну из своего присутствия, в воздухе повисло напряженное молчание. Первой его нарушила Алиса, заговорила как ни в чем не бывало и даже не без налета светскости:

— Мока, — сказала она, придав лицу выражение озабоченности, — что случилось? Неужели в самолете бомба? Надеюсь, ты не пострадал?

Ответить что-то едкое жене Серпухин сразу не нашелся, поэтому только с силой топнул об пол и потянул с шеи модный галстук. Не пострадал!.. Да уж лучше бы бомба, чем полный финансовый крах и вдобавок эта пошлая сцена, но жаловаться и жалеть себя было не время.

— Да, — как если бы только что вспомнив, спохватилась Алиска, — позволь представить тебе Виктора! Он… он наш новый сосед снизу, забежал одолжить спички…

Бритый наголо биндюжник едва заметно склонил бычью, переходящую в мощные плечи шею. Если бы вместо темного костюма на нем был кожаный фартук, мужчину легко можно было бы принять за рабочего скотобойни, без труда обходящегося в убойном деле без молота или топора. Жена, как отметил про себя Серпухин, была тоже не в халате, а в подаренном им к Новому Году вечернем платье. Тогда из-за этого наряда вышел грандиозный скандал. Мокею сильно не понравилось, что декольте у платья простиралось почти до пояса, а разрез снизу совсем немного недотягивал до пупа, но, как это часто случалось и раньше, пришлось смириться.

— Видишь ли, милый, — напевно продолжала Алиска, — стоило тебе уехать, как позвонила Эллочка, у нее там небольшая вечеринка, и чтобы развеяться… Виктор любезно согласился меня проводить и вообще…

— И вообще! — басом подтвердил биндюжник, при этом громко откашлялся в громадных размеров кулак. И хотя демонстрация этого орудия молотобойца была явно преднамеренной, Мокей, к чести своей, совсем не испугался.

— Нет, правда, — наморщила узкий лобик Алиска, — мне кажется, у тебя неприятности…

Демонстрируя в сдержанной улыбке ровные фарфоровые зубы, она подошла к Серпухину с явным намерением погладить его по лысеющей голове, но тот грубо отбросил ее руку. Улыбка эта, не ко времени вспомнил Мокей, стоила ему шестисотого «мерседеса» и все равно оставалась фальшивой как внешне, так и по сути. Дантисты, сволочи, последнюю шкуру дерут, пронеслось у него в мозгу, но он сдержался, только саркастически хмыкнул:

— Неприятности?.. Можно сказать и так!

Обойдя застывшую столбом жену, Серпухин приблизился к шкафоподобному молотобойцу и остановился напротив.

— Значит, Витек, говоришь: «Вообще»! Канай отсюда подобру-поздорову!

Как если бы желая прихватить биндюжника за галстук, Мокей выкинул вперед руку, но тут случилось что-то непонятное, и он оказался на полу. Паркет холодный, подумал Мокей, надо бы ковер постелить, и потерял остатки сознания.

Оно вернулось к нему спустя полчаса, но уже в компании с болью в груди и неприятным чувством в районе правой щеки. Первое, что он увидел, был яркий свет, но не в конце тоннеля, а в занимавшем одну из стен спальни зеркале. Как понял Серпухин, он лежал, свернувшись клубочком, в их супружеской кровати и тихо поскуливал. Над ним с озабоченным видом склонились трое. Алиску Мокей узнал сразу, второго, бритого, с бульдожьей челюстью, тоже, похоже, где-то видел и почему-то испытывал к нему острое недоброжелательство, в то время как третий мужчина, обладатель поросшего редкой бородкой лица и белого халата, был ему совершенно незнаком. Он-то Серпухина и тормошил:

— Как вы себя чувствуете?..

— Да пустяки, обычный нокаут, — басил между тем бритый. — Он ручонку-то выкинул, а у меня отработанная реакция, в крови это у меня: правой хук и тут же левой в челюсть. Хорошо, вовремя сдержался, а то бы…

Что «а то бы», биндюжник не договорил, но и без его пояснений было понятно, что врач Серпухину уже не понадобился бы, разве что патологоанатом.

В глазах Алисы читалось искреннее сочувствие:

— Мока, дорогой, как ты? Я боялась, что он тебя убил…

— Не он, ты! — простонал Мокей, прикладывая ладонь к разбитым губам.

— Вот и отлично, — улыбнулся обладатель белого халата и, обхватив пальцами запястье Серпухина, проверил его пульс. — Жить будет! Вы уж тут как-нибудь сами разбирайтесь, а я пошел…

Провожавшая доктора до дверей Алиска что-то благодарно ворковала, запихивала ему в карман зеленую бумажку. Тот притворно хмурился, давал на ходу последние указания, как поддержать в больном угасающую жизнь. Мокей отвернулся к окну. Болели грудь и челюсть, было трудно дышать. Что-то говорила вернувшаяся в спальню Алиса, приглушенно гудел бас боксера, но Серпухин старался не слушать.

— Подлая, подлая, подлая! — повторял он одними губами, все сильнее смыкая веки, как если бы хотел отгородиться от обошедшегося с ним несправедливо мира. Любое, даже самое малое движение отзывалось болью. «Точно, ребра! — понял Мокей. — Эта скотина сломала мне ребро, а то и два». Когда-то, учась в университете на историческом, он развлечения ради заглядывал в Первый медицинский и даже кое-что познал. Впоследствии, когда перед ним распахнула свои объятия армия, это помогло ему пристроиться в медсанбат. С сердобольными сестричками — некоторые из них были очень даже ничего — ив обществе интеллигентных врачей коротать срок было куда приятнее, чем маршируя с полной выкладкой по пыльному плацу. Хорошие были времена, легкие и, главное, беззаботные, жаль только прошли… «Два ребра поломано, а может, даже три! — все больше проникался к себе жалостью Серпухин. — Эх, забыть бы обо всем на свете и оказаться на койке в родном медсанбате! Как ее звали?.. Ах да, Зина! Зинка бы за мной ходила, а заодно уж и перевязывала. Руки у нее были нежные, умелые…»