Раздались голоса и скрип. Вставали в Берилаге рано. Завтрак в армейских судках, выкрашенных в защитный цвет, развозили на тачках. Судя по визгу, который они издавали, колеса тачек никогда не смазывались.
В камерах пробудились, зашевелились. Когда тачку подкатывали к решеткам, из-за них высовывались худые руки. Тарелками в концлагере не пользовались. Вместо них заключенные выдалбливали углубления в деревянных досках. Некоторые подставляли под черпак раздатчика простые картонки.
Меню для заключенных разрабатывал лично ЧК. Чтобы узники не чувствовали себя отдыхающими санатория, утренний рацион был максимально облегчен. Каждый получал половину черпака каши, состоявшей из помоев, вывезенных со станций Красной Линии. Для пущей густоты в дурно пахнущую массу добавляли отходы, которые оставались после чистки грибов.
Протолкнуть эту мерзость в пищевод было затруднительно. Заключенные запивали кашу неочищенной водой из расставленных в камерах ржавых бочек. Воду раз в день приносили самые покорные из зэков. На поверхность их выпускали без охраны, но и без защитных костюмов.
Когда тачка подкатила к решетке, Носов сунул между прутьев свою деревянную тарелку и картонку Голована. Дождался, когда раздатчик нашлепает каши остальным узникам, и поманил пальцем охранника.
— Чего тебе? — грубо спросил низколобый детина с лысой головой и рыжими усами.
— Надо минут на пять попасть в клетку рядом с одиночкой, где сидит новенькая, — шепнул карлик. — Хочу перекинуться с ней парой слов.
— А больше ничего не хочешь? Не стесняйся, валяй! Если пожелаешь прокатиться на дрезине коменданта до Лубянки и обратно, с удовольствием выполню твою просьбу, маленький урод.
— От урода слышу, — огрызнулся Носов. — Нарываешься на неприятности?
Охранник сник и осмотрелся по сторонам. Несколько месяцев он работал на Носова. Передавал шифрованные записки бойцам Сопротивления, оказывал другие мелкие услуги. Рыжеусый вертухай попал на крючок к Григорию из-за своей неуемной страсти к горячительным напиткам. Однажды ночью, до поросячьего визга набравшись самогона, он решил поболтать с узниками по душам. Молодцам из Сопротивления не составило большого труда разоружить пьяного охранника. Придушить его не позволил Носов. Убийство привело бы к репрессиям со стороны ЧК, а завербованный охранник мог быть очень полезен Сопротивлению. Он не смог отказаться от предложения Григория — ведь только за сам факт пьянства на работе Чеслав карал смертью.
— Черт с тобой! — буркнул охранник, снимая с пояса ключ. — Давай прямо сейчас, пока жрачку раздают. Но помни: это в последний раз!
— Как знать, как знать, — усмехнулся карлик, выходя на платформу. — Может, и предпоследний…
Через пару минут он оказался в клетке, смежной с одиночкой Елены. Девушка нервно мерила темницу шагами, не замечая валявшейся на полу картонки с горсткой каши.
Увидев Григория, радостно улыбнулась, а когда сообразила, что перед ней не Вездеход, а его исхудавшая копия, помрачнела.
— Мой брат приходил к тебе? — тихо спросил карлик. — Говори. Не бойся. Мутанты не предадут.
После краткой беседы Носов пообещал поддерживать дальнейшую связь через рыжеусого и вернулся в свою клетку. Голован уже проснулся. Положил картонку на колени, зачерпнул кашу ладонью. Попробовал проглотить, но сморщился и выплюнул варево. Брезгливо вытер руку о засаленную брючину.
— Я все слышал, Гриша. Зачем тебе понадобилась эта баба?
— Это не просто баба, Голован. Елена — жена Томского, а он один из лучших диверсантов во всем метро. Обязательно придет сюда, чтобы освободить девушку, а заодно прекратить весь этот беспредел. Тогда к нему подключимся и мы.
— Чушь собачья! — Гидроцефал швырнул картонку с остатками каши в решетку. — Полумеры — наше проклятье! Если бы Сопротивление возглавлял я, от Берилага давно остались бы только воспоминания. Мы хорошо организованы, сносно вооружены. Так зачем дожидаться какого-то Томского? Ты же храбрый мужик, Гриша. Давай начинать. Прямо сегодня ночью!
Последние слова Голован произнес на крике. Тут же сжал ладонями виски, завыл от боли, и его стошнило. Носов смотрел на склоненную голову товарища, покрытую редкими пучками черных волос, пересеченную багровыми, расползающимися черепными швами. Времени у Голована оставалось совсем мало. Неужели он так и не осуществит свою мечту — умереть свободным человеком?
— Держись, друг, — прошептал Григорий. — Обещаю тебе, скоро Берилаг накроется медным тазом, а коменданта мы будем судить.
* * *
А Корбуту сейчас было не до лилипутов и их лилипутских заговоров.
Его тревожил Москвин.
Генсек обещал Чеславу полную свободу, а сейчас требовал отчета, да еще в письменном виде. Какая вожжа попала под хвост старикану? Прошло всего несколько дней, а для воплощения плана сделано так много! Захвачены все угонщики траурного поезда Ильича, захвачен Кольцов. Есть о чем написать в отчете. Но ведь дело не в бумажках, а в унизительном недоверии! Москвин решил продемонстрировать юнцу свою власть.
Что ж… Пусть порадуется напоследок. Недолго осталось.
Чеслав придвинул к стеллажам грубо сколоченный табурет. Где-то на верхней полке хранилась пишущая машинка. Став на цыпочки, комендант увидел то, что искал. Рядом с машинкой лежал покрытый толстым слоем пыли аккордеон. Чеслав спустил вниз и то, и другое. Машинку просто поставил на стол, а с аккордеона сдул пыль, набросил на плечи ремни и провел пальцами по клавишам. Хороший инструмент. Итальянский. Фирма «Фантини Аккордионс».
Когда-то комендант Берилага неплохо играл. В те времена, когда еще не был начальником концлагеря. Он притащил иструмент сюда, рассчитывая, что будет музицировать в свободное от работы время. Однако работы оказалось слишком много, и забытый аккордеон остался пылиться на верхней полке. Чеслав раздвинул меха, пробежался пальцами по клавишам. Раздался резкий звук, не имеющий ничего общего с музыкой.
Новая попытка сыграть самую простенькую мелодию опять результатов не дала. Отвыкшие пальцы не гнулись.
Чеслав снял аккордеон, поставил на пол и затолкал ногой под стол. С музыкой покончено. Теперь его главные инструменты — хирургические ножи и паяльная лампа. Они тоже играют, но издают совсем другую мелодию. Самые высокие ноты стонов, воплей и мольбы о пощаде. Так уж вышло, что его путь не устлан сантиментами.
Ничего. Все профессии нужны, все профессии важны.
Чеслав вставил в машинку чистый лист и сосредоточился на отчете. Когда он заканчивал свое творение, в кабинет вошли Габуния и Лацис. Парочка опять прятала глаза.
— Они бежали, — дрожащим голосом произнес Мартин. — Все трое. Нас вырубили парализующими иглами. Теми, что плюются Люди Червя.
Комендант вдруг расхохотался. От души, до слез. Габуния и Лацис смотрели на это неуместное веселье с удивлением, а Чеслав все смеялся. Его очень забавляла растерянность подручных. Они ведь не знали, что произойдет в следующую минуту. Комендант мог перестать смеяться и приказать затолкать их в одну из клеток, мог просто расстрелять. Но нет. На сей раз ангел смерти просто веселился.