В интересах революции - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Антонов cтр.№ 20

Томский попятился и рухнул ничком от жестокого удара автоматным прикладом в спину. Фашисты не смотрели вверх. Их внимание было всецело поглощено беглецом. Под градом ударов, прикрывая голову руками, Томский перевернулся на спину. Сейчас фашисты интересовали его меньше, чем твари на своде туннеля. Уже теряя сознание, Томский отметил, что точек стало восемь, а затем их число неожиданно убавилось до двух. Теперь это были человеческие глаза. Секции тюбингов извивались и дрожали, пока не вспучились, трансформируясь в чугунное лицо профессора Корбута. Он злорадно смотрел на поверженного врага сверху.

— Я нашел тебя. — Корбут осклабился. Из черной щели между губами потекла слюна. Она стекла по подбородку, загустела и вытянулась, превратившись в липкую, полупрозрачную бечеву толщиной с палец, свисавшую со свода туннеля. — Скоро ты встретишься с моим сыном, и вы обсудите накопившиеся противоречия…

Толик увидел, что туннель напрямую сообщается с поверхностью. Он и туннелем-то уже не был. Чугунные секции тюбинга, образующие свод, отсутствовали. Толик видел свинцово-серые облака, с величавой медлительностью плывущие по небу. Слышал завывание ветра, который то наталкивался на бетонные обломки, то отступал, чтобы в следующую секунду обрушиться на эти останки цивилизации с новой силой. Поскольку оба выхода из расколотого туннеля были перекрыты кирпичными стенами, оставался только один путь — наверх. Ребра жесткости тюбинга могли служить ступенями. Томский попытался встать, но почему-то каждое движение сейчас давалось ему с трудом. Он с головы до ног был покрыт какой-то липкой мерзостью, состоявшей из толстых полупрозрачных нитей, свисавших со стен и исчезавших наверху. Толик напрягся, пытаясь разорвать путы, но, как только пошевелился, нити резко натянулись.

Сопротивляться этому натяжению Томский не мог. Невидимая и непреодолимая сила заставила его встать и сделать несколько шагов. В одну сторону, затем — в противоположную. Вой ветра сменился злобным хохотом. Толик поднял голову. Небо заслонила гигантская, слепленная из бетона и чугуна рука. Нити, опутавшие Томского, были привязаны к огромным пальцам. Когда те шевелились, движение передавалось конечностям Толика. Он почувствовал себя марионеткой в руках кукловода.

— Танцуй, дружок! — гремело сверху. — Развлекай меня! Иди туда, куда прикажут! Другого выхода у тебя нет!

Толик извивался, рвал нити зубами, потом руками и, в конце концов, рухнул на рельсы.

— Видишь ли, дружище, развлечений в Рейхе немного, а тех, кто способен развлекаться нормальными способами, — еще меньше, — вещал кто-то тягучим и монотонным голосом с убаюкивающими интонациями. — Это другой мир. Он отличается от подземелий метро так, как метро отличается от верхнего мира. Здесь собралось все отребье. Изгои, которых отвергли на других станциях, сволочи от рождения и те, кто из страха перед будущим живет только настоящим. Но… Те, кто думают, что белая повязка со свастикой делает существование простым и беззаботным, сильно ошибаются. Ты попал в заколдованный треугольник Рейха. Приняв однажды правила игры, ты из нее уже не выдешь. Здесь все заражают друг друга ненавистью и страхом. Прокаженная территория… Она капля за каплей выдавливает из людей все человеческое, а пустоту заполняет такое, чему и названия нет. Что-то похожее на ржавчину, разъедающую изнутри. Это невыносимо больно. Требуется лекарство, наркотик, притупляющий остроту страданий. Рейх изобрел его. Когда становится совсем невмоготу, фашисты организуют карательные экспедиции. На каждой станции найдется свой подонок, который за три десятка патронов и пару бутылок самогона оповестит Рейх: там-то и там-то кучкуются недочеловеки. Получив благую весть, фашисты тщательно разрабатывают операцию. С картами и прочей дребеденью. Наверное, чувствуют себя диверсантами, готовыми к заброске за линию фронта. Желающих попасть на охоту так много, что приходится становиться в очередь. Ха! Они напоминают молодых японцев, которые в конце Второй мировой мечтали получить белый шарф камикадзе. Только там отбирали самых достойных, а здесь — ублюдков высшей пробы…

Томский наконец понял, что человеческий голос, рассказывающий о подноготной Рейха, ему не чудится.

— Эй ты, философ, заткнись! Дай парню очухаться!

Второй голос был хорошо знаком Толику. Настолько хорошо, что сознание вернулось поразительно быстро. Томский открыл глаза. Лицо склонившегося над ним человека распухло от побоев, но показалось ему знакомым. Хотя под глазами лиловели огромные, во всю щеку, кровоподтеки, губы кривились в знакомой ехидной улыбочке.

— Аршинов, черт бы тебя подрал! — прохрипел Томский. — А я о тебе все время вспоминал.

— Рад, что хоть кто-то помнит. Давай-ка, помогу подняться!

Ночь в Берилаге тянулась дольше, чем в других местах. Она была бесконечна. Тусклые лампочки гасли, и источником света становились только всполохи костров, разожженных часовыми на огневых точках, да свет фонарей охранников, обходящих клетки на платформе. Не слишком-то шумный и днем, концлагерь погружался в тишину. Поначалу она казалась Елене абсолютной, но постепенно девушка смогла различить множество звуков, которые в обычной ситуации человеческое ухо могло и не уловить.

Конечно, гигантское чудовище по имени Берилаг до конца уснуть не могло. Оно только забывалось в тягостной полудреме. Его дыхание было дыханием спящих узников. Его движения — движениями людей, которые ворочались на своем жестком ложе. Иногда постанывали, чаще — спали беззвучно. Настолько, что сон этот мало чем отличался от смерти. А еще Берилаг имел свой, особый запах: пахло мерзким варевом, которым кормили заключенных. Пахло потом, мочой, испражнениями. Это был запах отчаяния и обреченности.

Елена сидела в углу клетки. Обхватив руками колени и положив на них подбородок, девушка думала о своем ребенке и его отце. В том, что Толя придет на помощь, она не сомневалась. Просто прошло слишком мало времени, и он не успел добраться до конечной станции Красной Линии. Возможно, он появится здесь уже через несколько часов, возможно — завтра. Никак не позже. Он избавит ее от кошмара, разобьет банки сына профессора Корбута о его голову, освободит узников и обнимет ее так, как только он один умеет делать, крепко и нежно. Иначе и быть не может. Чуточку терпения.

Девушка вытерла выступившие на глазах слезы. Мелькнул луч фонарика, послышались шаги охранника. Он остановился у темницы, посветил внутрь. Елена прикрыла глаза рукой. Что ему нужно? К чему такая бдительность? Неужели этот урод думает, что она станет тратить силы на то, чтобы перепилить решетку? Идиот! Ей это не потребуется. Когда придет время, эта чертова решетка…

Охранник наклонился в замочной скважине, воткнул в нее ключ и с трудом повернул. Елена разглядела его нарукавную повязку: на красном фоне через трафарет были отпечатаны белые буквы «ОИТЛаг им. тов. Берия». Сокращенное название лагеря. Замок открылся, и охранник, оставив свой автомат и фонарик снаружи, вошел в клетку. Никаких приказов и сопутствующих им оскорблений. Человек в камуфляже и сером берете улыбался Елене, демонстрируя гнилые черенки зубов во рту. Выражение маленьких поросячьих глаз было красноречивее любых слов. Она встала и сжала кулаки, готовясь защищаться.