Я выражал шутку, но Наталке не понравилось. Она вскочила, выбежала в другую комнату.
Оттуда начала выговаривать:
— Никто никого не спасал. Я тебя спасала, а ты меня. Получается, никто никого. Раздевайся и посмотри себя всюду, может, что отморозил.
Я слышал, как падала ее одежда.
Как она ойкала:
— Ой, мамочки, тут белое! Ой, мамочки, тут красное!
Я снял только валенки и размотал тряпки и газеты на ногах. Ноги немного подморозились. Но в хорошем состоянии. Руки, конечно, хуже. Рукавицы ж я потерял сразу.
Позвал Наталку.
Она вышла в кожушке на рубашку, обсмотрела, что я ей представил.
— Симулянт ты, Нишка. Подымайся, проклятьем заклейменный, печку надо топить. Принеси дрова. Тепла напустим, потом разберемся.
Я приступил к делу.
Когда я выбирал поленья в сарае, в хату кто-то зашел. Кто — не видел. Слышал только Наталкин возглас от двери. Я затаился. Переждал немножко, подбежал под окно. Смотрю — Гриша Винниченко при всем параде. Напирает на Наталку.
Я вбежал с поленом наперевес.
Замахнулся сзади на Гришу, но предупреждаю:
— Стой, Гришка, где стоишь!
Наталка засмеялась показательно, принужденно.
— Хлопцы, с ума посходили. Нишка, кидай полено, куда надо. Печка холодная, а ты выкаблучиваешься. Садись, Гриша. А лучше помоги Нишке. Перемерзнем тут все трое таким манером.
И первая принялась делать вид, что спокойно хозяйничает и нам предлагает также.
Мы с Гришей вышли.
В сарае закурили. Гриша меня угостил. Я и раньше не сильно уделял внимание табаку, а в лесу Янкель посоветовал бросить. Я и бросил.
Курим цигарки.
Гриша говорит:
— Хорошо ты умеешь пристраивать себя. До Наталки под бок завалился, пока Янкель без сознания живет.
Я промолчал.
Подумал и сказал:
— Знаешь что, Гриша. Мы с тобой договорились. У нас завтра какой день?
— Воскресенье.
— Точно. У меня завтра встреча со связником. А ты раньше времени приперся и ворошишь людей без причины. Я ж тебе сказал, будут доказательства. Будут. А ты к Наталке.
Гриша запалил вторую цигарку. Мне не дал.
— Нишка, я к Наталке для проветривания ситуации явился. Без учета тебя. И вижу, что не напрасно. Ты с ней уже сговорился, обсудил, как меня лучше обдурить. А я вас накрыл на горячем. Иди завтра на свою связь. Я тебя честно предупредил. Я тебе дал срока до воскресенья. И воскресенье тоже. Как раз седьмой день. До вечера. Но уже я отсюдова никуда не уйду. Буду с Наталкой и сегодня вечером. И завтра день. А ты иди. Связывайся дополнительно. Но помни — связанный ты уже по ногам и рукам. Так что тебе только веревку на шею осталось.
Гриша навалил себе на руки поленьев выше головы, потащил в дом.
Я за ним. Идти недалеко. А я увидел в Гришиной широкой спине мысленным взором всю свою жизнь. И ничего, кроме стыда перед Наталкой, не разглядел.
И тут я услышал лай. Обернулся — мой Цветок. Я обрадовался. Все ж таки подмога в трудный час. Взял его на руки. Пошел за Гришей уверенным шагом.
Наталка растопила печку. Гремела чугунками.
Гриша сидел за столом. Как гость. Обсматривался по сторонам.
Я показал Цветка Наталке, поделился радостью. Она тоже осталась довольная.
Тихонько спросила:
— Чего Гришка пришел?
Я ответил:
— Молчи. У него ко мне дело. А ты ни при чем. Он будет на тебя давить, а ты молчи.
Наталка кивнула, но показала глазами, что ничего не понимает.
Гриша крикнул:
— Что вы шепчетесь? Идите сюда, чтоб я вас двоих зараз видел. Нишка, не чипляйся за юбку, говорю. Иди сюда.
Я вышел к нему в комнату, а Наталка аж выскочила с кочергой:
— Гриша! Замолкни! Ты милиция, а не Господь Бог. Пришел — сиди. Грейся. Может, покормлю тебя. Если попросишь вежливо. А будешь орать, как фашист, — дам по спине, переломаешься. Понял?
Гриша примирительно засмеялся:
— Наталочка, я ж с добром. Посидим. Поговорим. Может, доподлинно проясним, кто тут фашист, — это в мою сторону.
— Дак ото ж, — Наталка вышла с высоко поднятой головой.
Гриша кинул вслед:
— От баба!
Наталка не оглянулась. А так задом вильнула, что у меня в голове замутилось.
Гриша постучал по табуретке.
— Сидай, Нишка. Говори следующие свои действия.
Я сел.
— Сейчас греюсь. Кушаем. Я иду.
— Куда идешь?
— Куда надо. Ты тут остаешься, если получится у тебя. Если тебя Наталка взашей не вытолкает.
— Если вытолкает — за тобой следом пойду. А ты постарайся, чтоб не вытолкала.
— Ладно. Завтра к вечеру я возвращаюсь. И катавасии конец. Ты меня оставляешь в покое. Я свое дело делаю. Ты — свое.
Гриша кивнул.
— А если не вертаешься, или вертаешься, а мне не понравится, что ты мне доложишь, я вас всех троих сдаю в милицию.
Я неопределенно кивнул.
— Так-то так. Только я тебе еще раз заявляю. Наталка ни при чем. Она по любви за Янкелем ходит. Она ничего не знает, и если ты ей хоть одно слово скажешь, — ты сам будешь предателем тайны. Понял?
Гриша смотрел серьезно:
— Понял.
Я продолжил маневр:
— Мне Наталке надо объяснить, почему я стремительно ухожу. Дай мне три минуты. Ты ж понимаешь, если мы с ней сообщники, так мы и так уже сто раз все обсудили. А если нет — три минуты для тебя — тьфу. А ей спокойней. И мне спокойней. Я ж на ответственное дело иду. И для тебя в первую очередь ответственное.
— Черт с тобой. Засекаю.
Гриша выбросил левую руку вперед и ловко согнул под прямым углом. Как виселицу.
Стукнул пальцем по циферблату трофейных часов:
— Ну.
Я отвел Наталку в самый дальний угол кухни.
Хриплю шепотом:
— Я сейчас пойду. Куда — тебе не надо знать. Завтра к вечеру вернусь. Если не вернусь до десяти вечера — значит, меня арестовали. Начинай меня поливать грязью и от Янкеля отрекайся, на чем свет стоит. Гриша хочет Янкеля и меня накрыть. Ты ничего не знаешь. У тебя любовь.
Наталка кивала, но было заметно, что с сомнением. В какой бок сомнение — выяснять некогда.
Больше мы с ней не перекинулись ни одним словом.