Дознаватель - читать онлайн книгу. Автор: Маргарита Хемлин cтр.№ 28

Адресовался Ганнусе как старшей. На будущее.

Ганнуся внимательно прослушала наставление и нетерпеливо добавила:

— А еще тетя Катя у мамы всегда вечером спрашивает, или не нужен ей еще дядя Петро. Если нужен, так тетя Катя оставит. Ей не жалко.

Я спросил в шутку:

— А мама что говорит?

Ганнуся заявила ответственно:

— Мама говорит, что ей никого не нужно.

Когда дети побежали на улицу, я с шуткой продолжил:

— Ну, Люба, у тебя, кажется, ухажер. Я прямо волнуюсь. Один на печке, так тебе мало. Второго подпустила. Воду носит. Ведрами носит. Носит и носит. Аж через края выливается. Еще я приперся. Не лишний?

Люба собирала миски со стола и меня не слышала. Смотрела в открытое широко окошко.

Я тоже посмотрел.

Возле тына стоял слепой Петро.

Он крикнул по направлению хаты:

— Ганнуся, Йосип, дядько Петро прийшов, що будемо сьогодні робити? Мамці не кажіть, що я тут, ми таємницю зробим. Халабуду будувати хочете?

Дети радостно бросились к нему. Ганнуся открыла калитку, а Ёська карабкался по тыну и тянул руки. Петро сгреб его на ощупь и крепко поцеловал в щеку. Перетянул на свою сторону. И так осторожно, босые ножки не поцарапал об острые прутья.

Я вышел и громко обозначил себя:

— Здравствуй, Петро. Заходь в хату.

Петро насторожился.

— Михайло? Приїхав? А Люба на тебе так чекала, так чекала. Ото ж радість!

Он подошел ко мне на голос с Ёськой на руках. Протянул руку для приветствия, а хлопчика из объятий не выпустил.

Я сначала принял от него Ёську, поставил на землю. Потом пожал руку.

— Спасибо, что помогаешь семье.

Петро отмахнулся:

— Та шо. Чи воду принесу, чи дрова якісь. Яка з мене користь. Надовго?

— Как получится. Служба.

Я принципиально не отвечал по-украински, чтоб была дистанция. Люди это всегда чувствуют. Дистанция — важнейшая вещь в отношениях.

Из хаты вышла Любочка. На расстоянии я рассмотрел ее по-новому. Она больше похудела, появилась седина. Но в целом вид здоровый, бодрый.

Обратился к ней с предложением: — Хозяйка, давай сегодня вечерком по холодочку сядем під вишню, повечеряємо, соловейко заспіває, а ми з Петром й Миколою Івановичем випє́мо чарчину по-козацькому звичаю, га?

Незаметно для себя перешел на украинский. И рассердился. Вроде подлаживаюсь под Петра и тутошнюю жизнь. Тьфу. «Вишня». «Соловейко». «Вечеря». Решительно и беспощадно поправился:

— Капочку выпить — не грех. И Катерину позовем.

Люба кивнула.

Спросил Петра, сколько надо денег на самогонку. Он сказал. Я сунул в руку больше. Петро помял бумажки, вернул лишнее.

— Как ты их видишь? Щупаешь?

Петро неопределенно мотнул головой. Я обратил внимание, что повязка на глазах у него фланелевая, из застиранной портянки. Мягенькя. Не тряпкой сделана. Пошита. На привязочках. Я специально на затылок глянул. Подумал почему-то: Любина работа.

С Любочкой состоялся разговор о детях.

Она высказала удовольствие по поводу их здоровья и поведения. Ганнуся во всем следит за братом. Отгоняет от него хворостиной гусей и другое.

Что касается ее личного состояния, так я не выспрашивал. Однако когда пытался ее обнять со всей силой моей к ней любви и уважения, шепнул:

— Любишь меня? Скучала?

На что она ответила не таясь:

— Люблю.

В голове держались ее бредни про заразу, но вопрос я не поднимал. Решил: потихоньку, потихоньку, все пройдет. Абсолютно все, вплоть до заразы.

Днем Петро не появлялся. Дети спрашивали, почему его нет. Я лично наносил воду, наколол дрова впрок.

Потом мы с Диденко лежали в холодочке.

Я сказал:

— Приходил ко мне твой Зусель. Перед отъездом и приходил. Дурковатый, как всегда. Пришел, покрутился. С товарищем каким-то. Чего хотел? Зачем? Не понятно. Мне ехать, а он сидит и молится. Еле выпхал из квартиры. Вам не писал больше?

Микола Иванович ответил, что больше писем не получал.

Я продолжил невзначай:

— Вот живет такой человек, как Зусель. Катается вроде сыр в масле. Люди подают и еду, и одежку. Одна дамочка рассказывала, что у него и ухажерка обнаружилась. Старуха. Живут в одной хате. Ну и сидел бы в своем Остре. Так нет. Колобродит. Доходится. Хулиганы пьяные за его внешний вид дадут по башке. Не очухается. Ему уже один раз дали, у него такой шрам на темечке. Двигается изнутри. Как у младенчика.

Диденко ответил, что про шрам знает. Это последствия не хулиганов, а контузии и глубокой раны. И если человеку на месте не сидится, так это еще не уголовное преступление. Он никому не мешает.

Я вздохнул и подтвердил сочувственно: — Конечно, не мешает. Зусель что, герой на войне был? Такие в книжках неприметные, а всегда оказываются неизвестными героями.

Диденко сквозь близкую дремоту промугыкал: — Не герой. Он все время кушать хотел, а кругом только трефное. Так он не ел. На него говорили, что он не кушает, чтоб не воевать. А он же не потому. Ну, помутузили крепко, чтоб кушал. Ему голову как раз тогда и пробили. Выжил. Начал кушать понемножку. Что дают, то и брал. Пожует, пожует, помесит за губами и выплюнет незаметно. Я говорю: «Что ж ты, гад, добро переводишь. Я жменьку буду подставлять, а ты плюй. Я доем». Доедал. — Вы говорили — контузия? — Ну, я так называю. Что с войны, всё контузия. Зусель окончательно помешанный. Нет того понимания, что раз в рот попало — значит, и в организм. И в кровь. Хоть плюйся-обплюйся потом на здоровье. Темный человек.

Я размышлял о нем как о живом. Зафиксировал эту мысль — и похвалил себя. Прежде всего я сам должен верить, что Зусель ушел от меня здоровый и своими ногами.

Опять подтвердил себе, что поступил правильно. Хоть и необдуманно.

Диденко заснул. Штаны на нем были чистые, рубаха тоже стираная. Босые ноги обращали на себя внимание тем, что ногти подстрижены заботливой женской рукой. С нежностью подумал: Любочка, моя жена.

И так мне захотелось прижать ее к сердцу, что я пошел к ней. Знал, что она стирает белье на Ворскле и дети крутятся около.

Увидел их издали. Ёська сидел на бережку, голый, Ганнуся в рубахе стояла по колени в воде и помогала матери полоскать.

Я издали подал голос, чтоб не испугать. Все-таки вода, глубина.

Дети обрадовались. Мы устроили с ними купание. Люба сказала, чтоб жалели мыло, но я мылил детям головы до пены, и она красиво плыла по течению.