– Ну, не знаю…
– Сейчас знаешь, сколько безработных? А студентов сколько ищет работу? Жрать все хотят, а студентов никуда не берут, все хотят, чтоб на полную ставку. И мне сюда звонят, просятся на работу. Но я никого не беру. Те, кто сами просятся, обычно нулевые. Вот ты хоть английский знаешь. Ладно, посмотрим, как оно у тебя пойдет… Ну что, согласен пока на двадцатку?
– Надо подумать.
– Нечего тут думать, больше этого ты нигде не заработаешь. Я знаю, что говорю. У меня знаешь, сколько знакомых на фирмах? И много кому нужны переводы, но никто не хочет за это платить.
– Ну, хорошо…
– Тогда завтра и приступай – к девяти утра. – Он достает записную книжку, открывает. – Вот, записываю тебя – с четвертого сентября. Значится, четвертого октября я выплачиваю тебе зарплату.
– А как вас зовут?
– Сергей Борисович. Костыленко Сергей Борисович.
* * *
Захожу в 12–01 к Андрюхе Конькову – он учится на моем потоке, в двести восьмой.
Андрюха сидит на кровати с конспектом. Его сосед, Сим, – высокий, с длинными волосами, в рваных джинсах – за столом.
Здороваемся. Андрюха жмет руку сильно, а у Сима ладонь вялая, мягкая.
В комнате полно музыкальной аппаратуры и полок с кассетами и книгами. Бобинник «Ростов» и кассетник «Вега», усилитель, большие колонки «С-50». Двухтомник Ницше, четыре тома Кортасара в клетчатых обложках, как у меня. Куча книг на английском и на немецком. Обоев не видно вообще: между полками висят коллажи из голых девок, фотографий Сталина, Ельцина, Горбачева, газетных заголовков, листов отрывного календаря, новогодних открыток пятидесятых годов. Третий чувак, Димм, сейчас на стажировке в Штатах. На его кровати свалены книги, журналы и кассеты.
– Водку будешь? – спрашивает Андрюха.
– Буду.
Он достает из-под стола бутылку, двухлитровую банку соленых помидоров и литровую с домашним овощным салатом.
– Поставь музыку, Сим.
– А что поставить?
– Что хочешь, только чтобы под водку шло хорошо.
– «Гражданскую оборону»?
– Давай. Кстати, как ты, Вова, относишься к «Гражданской обороне»?
– Я ее мало слышал.
– Значит, услышишь много, – говорит Сим. – Андрюха у нас большой поклонник товарища Игоря «Егора» Летова.
– «Гражданская оборона» – это мрачная мощная депрессивность. И ты не можешь этого не признавать.
– Я признаю, вернее, раньше признавал, а потом разочаровался – когда Янка погибла. Летов – шарлатан. Говорит, что самоубийство – это круто, и люди его слушают и убивают себя, а он остается жить.
– Никого нельзя заставить себя убить. У Янки были свои причины. И вспомни, что сам Егор сказал в интервью – что продолжать жить и что-то делать – это круче, чем суицид.
– Ну, он много чего сказал в интервью. Жизнь меняется, все меняется. Идеология «Обороны» – издевательство над коммунистической системой, а система рухнула – и все, это уже не актуально.
– А ты что, слушаешь только то, что актуально? Или то, что цепляет?
– То, что цепляет. Только Летов меня уже не цепляет.
Водки в бутылке – на дне. Андрюха разливает остаток по стаканам.
Я выпиваю, цепляю вилкой мягкий, водянистый помидор. Он падает на накрытый газетой стол, расплескивается.
– Все заебало вообще, – говорит Андрюха. – Полный мрак и беспросветность. Кругом – сплошная лажа. Все думают только про бабки, как побольше заработать. А ведь это, в сущности, херня…
Сим смотрит на него, хмыкает.
– Да, началось. Подсел чувак на измену.
– …Я не представляю себя в этой системе, не представляю, как буду, например, копить на машину. Квартиру, конечно, хотелось бы свою, но это сейчас нереально, кончилась халява…
– На самом деле, капитализм – не так уж и плохо, – говорит Сим. – Просто у нас все через задницу делается, и у обычного простого человека – не бандита и не партийного босса – шансов мало. Но если бы не капитализм, ты б даже «сникерсов» не попробовал, или попробовал бы лет через пять.
– Знаешь, где я твои «сникерсы» видел? Ты еще скажи, что итальянский унитаз – это классно. Такое впечатление, что эти крутые торгуют между собой. Один продает джип, а за навар покупает себе итальянский унитаз. А тот, кому он продал джип, спекулирует итальянскими унитазами.
Я смотрю на свое отражение в темном окне. За ним светятся окна в дальних девятиэтажках. Играет «Оборона»:
Мы в глубокой жопе
Все мы в глубокой жопе
Мы в глубокой жопе
Все мы в глубокой жопе
Я поднимаюсь.
– Ну, я, наверно, пойду.
– Ладно, пока, – говорит Андрюха.
Сим улыбается, кивает.
– Счастливо.
Захожу в туалет. От вони хочется блевать. Унитазы забиты говном, один писсуар завешен тряпкой, второй наполнен до краев. Становлюсь у стены, расстегиваю молнию. Желтая моча стекает по плиткам на пол, лужа движется к ботинку. Я отдергиваю ногу.
* * *
Перевожу инструкцию к сигнализации «Premier Hazard».
Шеф базарит с клиентами – двумя мужиками в спортивных костюмах «Puma». Один говорит:
– Три месяца назад угнали «девятку» – и с концами. Пошли к ментам – не чешутся. Коньяк отнес, бутылку водки дорогой…
Второй перебивает:
– С этими козлами бесполезно, вообще с любыми госами бесполезно: сколько не давай взяток, сколько не подмазывай – все равно сделают по-советски. Я весной лежал в больнице – операция, киста мениска. Сколько коньяков отнес, коробок конфет… Ну и что вы думаете? Лежу, блядь, голый на столе, мерзну, а они все «Марию» смотрят…
– А к бандитам не ходил? – спрашивает шеф. – Ну, насчет машины тогда?
– Ходил – хули толку? Они столько бабок заломили, что проще новую купить, чем с ними связываться. Вот, купили. Лучше сигнализацию нормальную поставить, а то скупой платит дважды. Да, Колян?
Клиенты выходят, хлопает дверь. Шеф идет следом, задвигает засов, возвращается, подходит ко мне, смотрит на листы с переводом.
– Молодец, быстро у тебя получается. Что значит – пацан. А то баба эта – ну, которая секретарша была… У нее медленно было вообще. То ее звонками отвлекают, то на обед пойдет, то в туалет, бля, затычки менять…
– А где она сейчас? Уволилась?
– Ну да, можно сказать.
– А сколько ей платили, если не секрет?
– Не секрет. Сорок долларов. Но за полный день.
* * *
Дрон проглатывает водку, ставит рюмку на стол, нюхает кусок хлеба.