Заложники любви - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Перов cтр.№ 88

Вдоль вольеров шла асфальтовая дорога, по которой летом на тележке, а зимой на санках развозилась дважды в день собачья пища.

В центре станции рос ухоженный плодоносящий сад. Посреди сада стояло невысокое здание насосной станции, караульное помещение с примыкающим к нему небольшим загончиком-изолятором, где содержались на излечении больные собаки и постоянно жила красавица Диана — восточноевропейская овчарка, рекордсменка породы.

Глубоко под землей, под садом и вольерами, были огромные резервуары с водой. Святая святых станции.

Когда ефрейтор Ломазов привез Порта на такси на станцию, то Норт, привыкший ко всякого рода собачьим общежитиям, повел себя спокойно и даже удовлетворенно. Он, наверное, понял, что они прибыли, наконец, на место его нового назначения.

Его сразу же отвели в пустующий загон, поросший гигантскими лопухами и лебедой. Ломазов прошел вместе с ним в загон, посадил Норта у двери, подкосил и вынес ворох лопухов с уже подсохшими и цепкими репьями и только после этого разрешил Норту подняться.

Норт, благодарно шевельнув хвостом и не обращая внимания на отчаянно лаявших соседей, неторопливо обошел свои новые владения, обнюхал каждую заборную стойку, каждый прутик вездесущих топольков, пометил все, что считал нужным, обследовал будку и долго стоял, засунув голову в темное ее отверстие и мелко вздрагивая всем телом. После этого он подошел к миске, куда Ломазов навалил застывший комом утренний перловый суп с нитками потемневшего мяса, и съел все и долго вылизывал миску, гремя ею по убитой до асфальтовой твердости земле.

Ломазов с грустью наблюдал за Нортом. Потом достал из кармана размякшую конфету «Ромашка», развернул ее и протянул на ладони Норту. Тот деликатно забрал конфету и облизал ладонь. Вторую конфету Ломазов съел сам.

Когда Ломазов ушел, Норт отправился исследовать свою территорию во второй раз. Его сосед слева, старый кобель Чомбе, уже успокоился и замолчал. Когда Норт приблизился к решетке, разделяющей их загоны, Чомбе тоже подошел, и они молча, через решетку, обнюхались. Чомбе отошел первым, всем своим видом показывая, что он не против такого соседства.

Соседом справа у Норта был молодой, темпераментный пес Казбек. Он не прекращал лаять с тех пор, как в загоне появился новичок. Когда Норт уже во втором обходе приблизился к его загону, Казбек в бешенстве бросался на решетку, сотрясая ее до основания. Норт спокойно дошел до конца перегородки и в знак презрения повернулся к Казбеку задом. Это привело Казбека в неистовство. Он даже упал от ярости, отброшенный спружинившей решеткой, взвизгнул от неожиданности, вывернулся всем молодым упругим телом и снова кинулся на решетку. И тут, уже уходя в будку, Норт издал свой ужасающий рык. Казбек отскочил от решетки, словно его ударили палкой по носу… В вольере наступила тишина.

В собачьем питомнике, а дальше в собачьей школе служебного собаководства Норт знал, что цель его существования — это как можно выше прыгать через препятствие, точнее брать след, ходить по бревну, задерживать «нарушителя» и выполнять еще множество команд и требований, чтобы заслужить похвалу и расположение хозяина (инструктора). Похвалы и расположения инструктора добивались все собаки, с которыми тот работал. Собаки не ревновали инструктора друг к другу, принимая за данность то, что у каждого инструктора (хозяина) много собак. Их соперничество выражалось только в желании заслужить большую любовь и внимание.

Между собой собаки в питомнике — и молодежь, и старожилы — не грызлись, чувствуя себя одной большой стаей во главе с вожаком — начальником питомника, а затем и школы, — и выделяя его по отношению к нему инструкторов.

На заставе Норт легко привыкал к новым проводникам. Других собак, а также всех остальных пограничников он считал членами своей новой стаи, во главе которой стоял начальник заставы, которого Норт сразу же выделил своим безошибочным чутьем.

По волнению, охватывавшему всю заставу, поднятую по тревоге, он понимал, что работа здесь, на севере, в холод, в дождь и снег настоящая в отличие от тренировочной, ненастоящей, в школе. Здесь, на заставе, поднятой по тревоге, пахло настоящим, скрываемым страхом смерти.

Природа наделила Норта, как и всех других собак, умением различать этот запах.

На заставе Норт знал, что смысл его существования — охрана своей стаи во главе с хозяином от чужой, имеющей чужой, ненавистный запах смерти. И он даже не ждал за это никакого поощрения. Он просто не мог жить для другого.

Когда его посадили в вольер на водопроводной станции, Норт в первые дни ждал тревог, нарядов или хотя бы тренировок. Но ничего этого не было.

Инструкторы-проводники менялись каждый день. Они приносили пищу, которая была лучше, чем на заставе. Она состояла из овсяной или перловой, довольно густой каши, в которой чувствовалось, а иногда и попадалось мясо. Доставались Норту и кости, на которых тоже было мясо. Чаще всего оно было уже протухшим, и Норту это не очень нравилось, но это было лучше, чем каша без мяса или вообще тюря из размоченных хлебных корок с тресковыми головами.

Норту достался маленький, сорокаметровый загон. В дощатую, крашенную суриком будку Норт помещался с трудом.

Инструкторы относились к Норту доброжелательно. Они знали о его боевом прошлом, о контузии и всякий раз, наваливая ему каши в глубокую миску с загнутыми внутрь краями, старались зачерпнуть погуще и дружелюбно разговаривали с ним при этом.

Подходил и начальник команды служебного собаководства Глотов. Когда он подошел, Норт стал ждать, что он прикажет что-то инструктору, его выведут, пристегнув к ошейнику длинный брезентовый поводок, и начнется работа, которая и составит смысл его существования на новом месте. Но произошло все наоборот. Инструктор, сильно труся и распространяя при этом возбуждающий запах страха, с большой ржавой лопатой вошел в вольер к Норту.

От лопаты пахло собачьим пометом и прокисшей пищей, и Норт понимал, что инструктор вошел к нему, чтоб убрать в вольере. Он только не понимал, почему инструктор боялся. Чтоб не смущать его, Норт ушел к себе в будку и улегся там, свернувшись кольцом и чувствуя хребтом дощатые стенки.

Человек, которого Норт принял за вожака, вскоре ушел. Инструктор торопливо соскреб в кучку остатки пищи с утрамбованного собачьими лапами пятачка и, подцепив эту кучку на совок лопаты, зашвырнул в заросли лебеды и полыни. Все это он делал, не спуская глаз с будки Норта. Когда он наконец выскочил наружу, то сперва с облегчением выматерился, а потом сказал извиняющимся тоном:

— Ты, Нортик, хорошая скотинка, то есть собаченция, но черт тебя знает, что у тебя на уме.

Звали этого инструктора Ваня Охоткин, и он работал на собачнике первый год.

Через месяц Норт уже перестал ждать работы. Он жил, как в полудреме, не принимая участия в вечерних и утренних собачьих перепалках, которые стихийно возникали при каждой раздаче пищи. Он все больше и больше спал или вдруг принимался бегать вдоль своего коротенького загона. Он и сам не знал, зачем бегает спокойной ровной трусцой. Кто-то из инструкторов однажды пошутил, глядя на бегающего Норта: