А Иван Перфильевич, так тот просто уронил очки со своего потного носа на стол. Но потел он от удовольствия и не спускал с Ники восторженных глаз. Она даже едва заметно улыбнулась ему.
При голосовании из четырнадцати шаров не было ни одного черного. Я представила, чего это стоило Ариадне Гавриловне.
Перерыв между защитой и банкетом был объявлен в тридцать минут.
Пока ученый совет степенно перемещался из Института психологии, расположенного на Моховой между зданиями Московского университета, в Красный зал ресторана гостиницы «Метрополь», до которого ходьбы было никак не больше пятнадцати минут самым медленным шагом, нас на «ЗИМе» домчали до Никиного дома.
Там мы содрали с себя наши костюмы, по очереди залезли под душ, сполоснулись, подправили прически, грим, надели наши вечерние туалеты, украшения, чуть тронули себя стеклянными пробочками, смоченными разными духами, и та же машина помчала нас к «Метрополю».
По дороге я вспомнила, как старалась не смотреть на Нику, когда та мокрая выскочила из-под душа и, резко встряхнув кистями рук, обдала меня капельками воды. Я усмехнулась этим воспоминаниям и тут же, спохватившись, покосилась на Нику. Она, должно быть, и на этот раз прочла мои мысли и улыбнулась в ответ. От этой улыбки у меня мурашки поползли по открытым плечам.
— А на банкет Василий Ермолаевич приедет? — спросила я, чтобы скрыть свое смущение.
— Разве я тебе не говорила, что он сегодня уехал в Куйбышев на торжественное открытие нового объекта?
— Жалко…
— Кому? — уточнила Ника, шевельнув бровью.
— Вообще… — Я пожала плечами. — Василий Ермолаевич, наверное, расстроился…
— Не думаю, — сказала Ника. — Василий у нас, слава Богу, не сентиментален.
15
Через минуту мы, преображенные до неузнаваемости, встречали гостей у дверей Красного зала ресторана «Метрополь».
Гости были поражены и раздавлены. Теперь, когда защита и голосование были позади и необходимость сдерживать свои эмоции отпала, мужчины из ученого совета рассыпались в комплиментах и самой победительнице и ее подруге (так представляла меня всем Ника) и галантно целовали ручки.
— Вероника Борисовна, в этом платье вы просто Вероника Самофракийская, — по-старомодному тонко пошутил Аристарх Платонович и, довольно загмыкав, забрал в кулачок свою тощую бороденку.
А когда при мне Ариадна Гавриловна, преодолевая себя, сдержанно похвалила платье Ники и при этом вскользь заметила, что и костюм был «весьма эффектным», то я почувствовала себя победительницей не меньше, чем Ника.
За столом я сидела рядом с Никой на том месте, где должен был сидеть Василий Ермолаевич.
Успех мы имели ошеломительный. Кроме старичков из ученого совета, на банкет пришли ученики Ники — аспиранты и студенты, которые болели за нее на защите. Их было много, они были молоды, красивы, остроумны и наперебой приглашали нас с Никой танцевать.
Один из них со смешным именем Гурий такое мне говорил во время вальса-бостона, что у меня даже грудь краснела.
Он был значительно ниже меня ростом, и его нос все время стремился забраться в ложбинку между грудями. А я, в свою очередь, видела только его невероятно набриолиненный кок.
На нем был песочного цвета пиджак из колючей шерстяной материи с огромными подбитыми ватой плечами, черные брюки дудочкой, которые он, очевидно, натягивал на себя с мылом, лежа на спине, на ногах желтые ботинки на невероятно толстой микропорке в рубчик.
Танцуя, он сильно вихлял бедрами и оттопыривал зад. Впрочем, Гурий был очень милый…
Были среди ее учеников и высокие, с сильными руками, на которые так приятно откинуться во время страстного танго, не отставали от молодежи и старички, но каждый раз, танцуя, смеясь, мы с Никой отыскивали глазами друг друга и посылали неуловимый для посторонних взгляд, который одновременно и спрашивал: «Тебе хорошо?!», и отвечал: «Да, очень хорошо!»
Мы ни на секунду не теряли друг друга из вида. Когда мы сближались в танце или наконец оказывались одновременно на своих местах за столом, то шептали друг другу:
— Ты потрясающе выглядишь!
— На себя посмотри!
— Они все влюблены в тебя, как мальчишки!
— Нет, в тебя!
— Здорово, да?!
— Потрясающе!
— Ты не жалеешь, что подружилась со мной? — спросила она, задерживая на моих губах свой медленный взгляд.
— Как ты можешь спрашивать?! — укоризненно ответила я и тайком крепко пожала ее руку.
Как я любила ее в этот день! Она открыла для меня новый триумфальный мир. Мы купались, плавали, резвились во всеобщем обожании и поклонении. Я даже совсем забыла, что это была не моя защита, не моя победа! Она сделала все, чтобы я об этом забыла, и я была ей бесконечно признательна за это.
16
Старички довольно быстро испарились, но молодежь держалась до последнего. Правда, мой самый пылкий ухажер Гурий все время пытался улечься на составленные в рядок около стены стулья и моментально засыпал. При этом из-за стола, укрытого длинной скатертью, его было совершенно не видно, и каждый раз, когда кто-то натыкался на него, за столом поднимался веселый гвалт. Гурий просыпался и со страстными криками устремлялся ко мне. Его кое-как успокаивали, мы шли танцевать, и все повторялось сначала.
Нам пришлось уходить последними. Ника сходила куда- то и рассчиталась за банкет, потом дала на чай трем официантам, которые обслуживали наш огромный, стоящий буквой «П» стол.
Все это время нас ждал служебный «ЗИМ». Когда мы вышли на улицу, вышколенный водитель бесшумно подал машину к самому подъезду.
Сна у меня не было ни в одном глазу. Никакой усталости. Я бы могла праздновать до утра, но, решив, что для Ники этот день был неизмеримо труднее, я деланно зевнула и, прикрывая рот ладонью, спросила:
— Ты меня отвезешь?
— Куда? — весело удивилась Ника.
— Домой.
— И не подумаю… — созорничала она и прищурилась, наблюдая за моей реакцией. Я поняла, к чему она клонит, и все внутри у меня задрожало от радости, но решила продолжить игру.
— Но как же я пойду в этом платье? — с притворной тревогой сказала я. — У меня и денег нет, они остались в черной сумочке…
Она всегда знала, что я думаю.
— А я рассчитывала, что мы продолжим праздновать у меня… — сказала она, изображая разочарование.
— Я просто подумала, что ты устала… — оправдываясь, сказала я.
— А я подумала, что ты устала, — повеселела она. — Ну что? Едем?
— Едем! — бесшабашно сказала я.
Мы подождали, пока шофер вынесет из ресторана все букеты, подаренные Нике, уселись на заднее сиденье и покатили.