Прекрасная толстушка. Книга 1 - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Перов cтр.№ 55

Я хотела, чтобы он поверил в то, что руки его могут быть чудом, восторгом, откровением, прибежищем.

Что вовсе не обязательно монотонно работать своим поршнем подобно паровозу на длинном перегоне, что вдвоем с женщиной можно сделать это путешествие восхитительным, а поодиночке приедешь совсем не туда, если вообще доедешь до конца.

Мне хотелось убедить его, что не нужно стыдиться своего тела, потому что оно прекрасно, если ты его отдаешь, даришь человеку, которому оно нравится, и ужасно, когда ты хочешь его без любви и нежности насытить чужим телом. Ты при этом становишься людоедом.

Я хотела открыть для него бесконечность любви, безграничное разнообразие ее движений и поз.

Откуда во мне был этот опыт? Где он хранился, неосознанный и неощутимый? Этого я до сих пор не знаю. Но в одном я твердо убеждена: если бы кто-нибудь записал эту любовную проповедь на магнитофон, то получился бы вполне современный учебник по сексологии. Но мы тогда такой науки не знали. Да и секса на шестой части света, как известно, не было до 1990 года.

Гипнотизируя его своим сбивчивым шепотом, я наконец стянула его мерзкие липкие трусы и с восторгом ощутила все его тело. Оказывается, он уже давно был готов к новой любовной схватке, но я решила не торопить события и стала нежно ласкать его руками, как бы иллюстрируя свою лекцию… И тут вдруг мои пальцы наткнулись на какое-то непонятное твердое и круглое утолщение. Оно было сверху, сразу под головкой, величиной с лесной орех и такое же твердое. Возможно, именно из-за этого утолщения я и получила новые небывалые ощущения. Именно оно привело меня поначалу в экстаз и чуть позже, когда желание иссякло, причинило такую острую боль.

— Что это? — испуганно спросила я.

— Шарик, — с затаенной гордостью ответил он.

— Какой шарик? — ошарашенно спросила я.

— Золотой.

— А как он туда попал? — растерялась я.

— Еврей лепила вживил. — В его голосе почувствовалось расположение к этому еврею.

— А что такое «лепила»? — спросила я.

— По-вашему — врач, — ответил он, и я отметила это «по- вашему», которое разделяло нас решительнее, чем кирпичная стена с колючей проволокой.

— А зачем? — робко спросила я.

— Чтобы лучше шалашовок шкворить, — по-волчьи усмехнулся он.

— А где же ты золото достал? — спросила я, чтобы только не молчать и не заплакать от острой и распирающей горло жалости.

— Там я могу все достать, — гордо ответил он.

— И тебе не больно? — спросила я, осторожно потрогав его шарик.

— Нет, — сказал он, — зато от шалашовок отбоя нет. И спускаешь не так быстро…

Странные чувства охватили меня. С одной стороны, я помнила недавнюю острую боль, а с другой — во мне неудержимо поднималось желание снова испытать то острое, ни на что не похожее наслаждение, которое предшествовало боли. Я чувствовала, как с его влагой смешивается обильная моя и сочится из набухшей, как весенняя почка, плоти.

Не будучи в состоянии противиться этому желанию, я осторожно, чтобы не повредить его раненую ногу и не спровоцировать к привычным ему грубым и резким действиям, как змея, заползла на него и, не прикасаясь к нему руками, своею раскрытой плотью захватила и поглотила его.

Или я и в самом деле загипнотизировала его своим горячечным бредом, или он сознательно понял и принял мои слова, но так или иначе он доверился и покорился мне, желая на деле проверить справедливость моих слов. Он был податлив и послушен каждому мучительно замедленному движению и шел навстречу, безошибочно попадая в мой по- змеиному вкрадчивый ритм.

Зная о его шарике, я чувствовала его каждой клеточкой своего тела, боялась быстро насытиться и превратить наслаждение в боль и потому оттягивала завершающую вспышку как могла, вкладывая в это все силы и получая неизведанное изысканное удовлетворение от самих этих усилий.

Потом, не выпуская его из себя, я перевернулась, высоко подняла ноги, и, поддерживая их руками, позволила ему проникнуть в себя так глубоко, что мне показалось, будто мы слились в одно, и это я в него проникаю, а не он в меня…

Последней вспышки не было. Нас не было! Мы одновременно растворились и исчезли в нашей любви…

И так в то утро и в тот день было много раз. Так было много по многу раз.

13

Он все-таки немного словно оттаял. В перерывах он, закурив свой горький «Север» (я даже не помню, когда сбегала в магазин за папиросами, едой и чаем), рассказывал о лагере и прихлебывал живительный «чифир», от которого он чувствовал, как шевелятся и зарастают раны. На мой вопрос, почему он так странно сзади со мной начал, он сказал, криво усмехнувшись:

— По-другому там нельзя.

— Почему? — не поняла я.

— Там они грязные, я грязный, и под ногами грязь… Повсюду грязь. И потом, так не видишь, кто перед тобой…

Я не совсем поняла, что он имеет в виду.

Ушел Алексей вечером.

Когда он полностью оделся, то стая так похож на доцента МГУ, что я, не выдержав, прыснула. Ему только очков не хватало. Я предложила ему бабушкины, золотые, для маскировки, но он отказался, потому что плохо в них видел.

Мы ни слова не сказали о продолжении. Но под конец я не удержалась и спросила:

— Мне тебя ждать?

— Надо мной «вышка» висит за того мента…

— А если ты его не убил? Если ты выйдешь оттуда по-настоящему?

— Тогда не так скоро я оттуда выйду…

— Ну и что? — спросила я.

— Вору жена не полагается, — отрезал Алексей.

Он подошел к двери и остановился.

— Шмотье мое разрежь на куски и разнеси по разным помойкам подальше от своего дома. В бушлате за подкладкой два пресса денег. Один тебе, другой передай матери. Сообрази сама как. Наболтай что-нибудь об освободившемся дружке… Скажи, что не пишет, потому что писать не любит. Скажи, что посылок не надо… Но не сейчас. Ее наверняка уже менты пасут… В общем, не знаю, что ты ей будешь говорить… Скажи, чтобы зла не держала, а я, если выплыву, — ее не забуду, а если нет, тогда и суда нет…

Он улыбнулся с прищуром, по-лагерному.

— Посмотри на всякий случай на лестнице, с понтом, будто почту проверяешь.

Я вышла на лестничную клетку и долго гремела висячим замочком на почтовом ящике, словно никак не могла его открыть. На лестнице не было ни души. Достав из ящика «Вечерку», я зашла в квартиру и сказала, что вроде никого нет. Он достал из нагрудного кармана пистолет, щелкнул там какой-то кнопочкой и переложил его в боковой карман.

— Если что, то перевязывался и зашиваяся сам, а тебя все время держал под пистолетом. С понтом, мол, ты не по своей воле. День пройдет, от одежды избавишься — ничего не бойся. Деньги чистые, из общака. На них ни крови, ни списанных номеров нет.