— Так это кит?
— Какой кит? Ни один кит не сравнится с ней ни скоростью, ни красотой. Это самый большой дельфин. Они бывают длиной больше десяти метров и весят тонн десять… Они самые лучшие пловцы, потому что тело у них идеальное, и страшные хищники, но живот у них нежный и белый, как у тебя…
— Ты убивал касаток? — с внезапным тревожным предчувствием спросила я.
— Это не киты, их трудно убить…
— Но ты убивал? — Мне вдруг стало нестерпимо жалко похожих на меня дельфинов. Ну и что из того, что они хищники. Должны же они чем-то питаться. Я вон тоже много ем мучного и сладкого…
— Бывало… — уклончиво ответил он.
— И тебе их не жалко было?
— Охота есть охота, — жестко ответил он.
13
Вторая, главная его загадка раскрылась внезапно. Это произошло в баре гостиницы «Красная».
Мы зашли туда на минуточку, по дороге в очередные гости, просто выпить по чашечке кофе, потому что там его готовили лучше, чем где-либо.
В Одессе вообще к питью кофе относятся ритуально, как к серьезному делу. Так же, как к этому относилась моя покойная бабушка. Одесситы говорят: «Конечно, пойдем, только сперва выпьем кофе». Или: «Давай сперва выпьем кофе, а потом уж пойдем…»
Сидор относился к кофе точно так же. Планируя наш день, он не забывал вставлять туда непременные кофепития.
Мы зашли в бар, который назывался еще «кафе», потому что бары у нас появились только через двадцать лет, сели за столик и стали ждать официантку Люсю, которая, увидев нас, кивнула и пошла на кухню, потому что точно знала, что нам нужно. Она нас очень любила — таких чаевых, как от Сидора, она не получала ни от кого.
Как только Люся принесла нам кофе, за соседний столик села компания — двое молодых людей и девушка. Молодые люди оба были в крупных роговых очках. Один — в черной бархатной блузе, а другой в сильно приталенном пиджаке и полосатом шарфе, замотанном поверх пиджака на горле и перекинутом через плечо.
Девушка была худенькая, черноволосая, с короткой стрижкой. На ее огромные, как бы слегка испуганные глаза спадала длинная ровная челка, которая закрывала даже брови. У нее был большой нервный рот с чуть вывернутыми губами, впалые щеки и очень бледная кожа, словно она никогда не загорала. Молодые люди заказали кофе с ликером себе и кофе с лимоном для девушки.
Сидор, отвлеченный разговором с каким-то моряком за соседним столиком, заметил ее не сразу Но когда увидел, в ту же секунду так преобразился, что я просто перестала его узнавать. Это был совершенно другой человек. Прежде всего, что-то искательное появилось в посадке его головы и в глазах. Шея ушла в приподнявшиеся плечи, губы растянулись в какой-то жалкой, заискивающей улыбке. Он весь напрягся и, как спаниель ловит взгляд хозяина, стал ловить ее взгляд. А она, конечно же, не спешила встретиться с ним глазами, хотя, даю голову на отсечение, заметила его как только вошла.
Наконец она соизволила индифферентно посмотреть в его сторону, он тут же расплылся в счастливой улыбке и начал ей мелко, как китайский болванчик, кивать.
— Здравствуйте, Бэла, — дрожащим от переполнивших его чувств голосом сказал маленький Сидор.
— Здравствуйте, Александр, — как строгая учительница шалуну-пятикласснику ответила Бэла и снова повернулась к своим спутникам, один из которых произносил в это время слово «экзистенциализм».
Прошло еще не менее пяти минут, когда ему удалось снова поймать ее взгляд.
— Бэла, не хотите ли присоединиться к нам? — робко предложил Сидор, расчетливо обращаясь больше к ее спутникам. — Мы как раз обмываем мой орден Ленина, и я угощаю.
Ушки у ее спутников встали топориком, но Бэла, надменно поджав губы, предупредила согласие, уже готовое сорваться с их губ:
— Спасибо, Александр. Как-нибудь в другой раз. А сегодня мы спешим. — И, не думая никуда спешить, повернулась к своим разочарованным спутникам.
Это и была его страшная тайна!
Я молча встала и вышла из кафе. Через несколько секунд он догнал меня. Некоторое время мы шли молча. Потом он через силу выдавил:
— Не думай ничего плохого… Это совершенно другое. Это к тебе не относится…
Даже соврать на эту святую тему у него язык не поворачивается, раздраженно подумала я. Не знаю, каким образом, но мне в одну секунду стала ясна вся ситуация. Это как если б в свое время мой Лexa спал с кем-нибудь на стороне, а потом встречался со мной и боялся ко мне прикоснуться.
— Это ее ты хочешь когда-нибудь привести домой и сказать своим родителям: познакомьтесь — это моя невеста? Так?
Он промолчал.
— Это для нее ты таскал меня по всему городу? Хотел, чтобы ей передали, с какой москвичкой ты разгуливаешь… Для этого ты меня и привез сюда?
— Все не так просто… Мне с тобой очень хорошо…
— Хорошо что? Хорошо спать? Ты просто использовал меня, да? Нужно же для здоровья… Конечно, лучше спать с тем, кто нравится, а не с какой-нибудь уродиной… А Бэлочка твоя, конечно, честная. Ее нельзя трогать до свадьбы. Она уже согласилась или еще немножко маринует тебя, выдерживает, чтобы крепче любил?
— Не говори о ней так. — Он шевельнул желваками, и в нем проглянул прежний, жесткий и решительный, Сидор.
— А может, ты еще и предложение не сделал, выжидаешь, когда перекрестятся ваши судьбы? Эх ты, охотничек!
Я повернулась и пошла в противоположную сторону. Я хотела вернуться в гостиницу, собрать вещички и в ту же минуту убраться из этого города.
Он догнан меня, крепко, неумолимо схватил за руку:
— Не уходи, не уезжай.
Все понял охотник, чутье опять не подвело.
— Почему?
— Я тебе ничего плохого не сделал. Не встреть мы ее, все продолжалось бы по-прежнему. Разве мы не можем остаться друзьями? Нам же хорошо друг с другом.
— Ты ее любишь? — спросила я.
Ему очень трудно было ответить на этот вопрос, он долго собирался с силами, но все же ответил и даже глаза не отвел:
— Да. Я полюбил ее еще на третьем курсе института, когда она пришла к нам на вечер поэзии и читала стихи. У нее потрясающие стихи, и она так их читает…
— Без подробностей, пожалуйста…
— Но ведь и ты не любишь меня без памяти. Для тебя это только приключение…
— А вот это уже не твое дело! — сказала я, закусив губу, чтобы не расплакаться, ибо только в эту минуту я и поняла, как сильно была влюблена в него.
— И все равно не уезжай, — упрямо сказал он.
— Это еще почему? — Я начала смеяться, чтобы не заплакать.
— Ты мне очень нравишься, я хочу тебя.
— Тебе и касатки, которых ты убиваешь, тоже очень нравятся, — сказала я и, вырвав свою руку, побежала по улице.