Кривые деревья - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Дворкин cтр.№ 19

И все же одолевают сомнения.

Что если она переоценивает сделанное, если она на неверном пути и лишь переводит дорогую белую бумагу?

— Мне лично нравится, — говорит другая Стечкина, пробуя затылком пух подушки. — Хочешь — посоветуйся еще с кем-нибудь.

— Незаконченную вещь не показывают. — Любовь Яковлевна гасит папиросу и приступает к личной гигиене.

— Где такое записано? — иронизирует другая Стечкина, выплевывая воду с отслужившим зубным порошком.

— Ты считаешь — можно? — спрашивает Любовь Яковлевна.

— Определенно!

— Показать ему?

— Кому же еще!

Любовь Яковлевна подходит к столу, запечатывает рукопись в большой конверт и надписывает адрес.

Утром Проша отнесет.

Несколько дней протянулись в томительном ожидании.

Любовь Яковлевна маялась, не находила себе места, срывалась по пустякам на домашних.

Но вот наконец за окнами раздался цокот копыт, она прильнула глазом к оптической трубке. На верховом коне к дому приближался всадник, элегантный, моложавый, стремительный.

Она поспешила вниз, чтобы лично встретить гостя, а он, спешившись, уже входил в дом, заполняя его всей своей значимостью, звоном шпор, раскатистым гулким смехом, запахом табаку и дорогого одеколона.

Она протянула руку, он припал к ней долгим чувственным поцелуем. Потом, выпрямившись, смотрел на Любовь Яковлевну, заходил с разных сторон, водил головою и восхищенно подкручивал ус.

— Давненько мы не виделись… а вы стали еще прекрасней и желаннее.

Она провела его в диванную, усадила на упругие кожаные подушки.

— Шампанского, водки, мадеры?

— Запрещено… я же верхом, на транспортном средстве… разве что перекусить…

— Могу предложить салат из свежих огурцов, — достала карандашик Стечкина. — Суп-лапшу с курицей. Котлеты с макаронами или яичницу с ветчиной.

— И еще двойной компот из сухофруктов!

Любовь Яковлевна вышла и скоро вернулась с подносом.

Иван Сергеевич ел и нахваливал.

— Курица у вас получилась как живая! Котлеты прямо-таки тают в желудке!.. Не знаю, право, что и вкуснее — компот или макароны!

Стечкина смеялась, грозила едоку пальчиком. Внутри все было напряжено. У ног Тургенева стоял пухлый портфель. В нем была ее рукопись.

Управившись с едою, классик вытер залоснившийся бритый подбородок. Его лицо исполнилось серьезности. Стечкина распорядилась убрать высвободившуюся посуду и закурила ломкую крошащуюся папиросу.

— Не помните, кто сказал этакое… «Быть знаменитым некрасиво?» — неожиданно спросил Тургенев, обрезывая ножичком конец сигары.

Любовь Яковлевна опустилась на выдохнувший пуф.

— «Быть знаменитым некрасиво», — медленно повторила она. — Нет, такого не слышала… вроде бы никто не говорил.

— Значит, скажут. — Иван Сергеевич понюхал срез регалии и задержал воздух в себе. — Фраза напрашивается… впрочем, это я так. Давайте-ка лучше о вашем романе…

Пригнувшись и щелкнув замочками, он вынул из портфеля незнакомую Стечкиной ветхую папку.

— Вот он — ваш труд… «Доктор Крупов»… Скучновато, голубушка, беспомощно, а местами, извините, — полная ахинея…

— Нет уж, увольте, — нервно рассмеялась Любовь Яковлевна. — За чужие грехи не отвечаю. Это Герцена Александра Ивановича творение.

— В самом деле! — Тургенев перебрал пожелтелые листы. — 1847 год! Эко же я зачитал покойника!

Перенеся портфель на колени, Иван Сергеевич убрал с глаз долой злополучного «Доктора» и, порывшись, извлек обтрепанный бумажный шмат, схваченный посередине истершейся лохматою бечевой.

— «Молотов», — с трудом разобрал он название. — Ваш?

— Помяловского, — вспомнила Любовь Яковлевна. — Я по нему училась буквы разбирать…

Спрятавши букварь, Тургенев поскреб по дну и неожиданно вынул знакомый надорванный конверт.

— «Кривые деревья»! Конечно! Как я мог! — С видимым облегчением откинувшись на диванных подушках, он наконец-то раскурил регалию, выпустив дым изо рта и ноздрей одновременно.

Любовь Яковлевна приготовилась. Иван Сергеевич с удовольствием обломил о край пепельницы крепкий цилиндрик пепла.

— Скажите же, — не выдержала Стечкина, — это хорошо или скверно?

— Это дерзко! — растеребив листы и освежая в памяти подробности, реагировал Тургенев. — Границы жанра размыты! Автор и героиня — одно лицо! Действие шаржировано местами до карикатуры! Читатель вам не поверит! — Возбудив себя выкриками, классик, бряцая шпорами, забегал по паркету. В кавалерийских оранжевых рейтузах он выглядел весьма эффектно и даже сверх того. — Но где, ответьте, видели вы такую корюшку?!

Отнеся вопрос к разряду риторических, Любовь Яковлевна продолжала фиксировать слова и жесты своего литературного наставника.

— Да, — уже чуть спокойнее продолжил Тургенев, — корюшка — крупный и опасный хищник, но она никогда не нападает на человека! — Он припал к замусоленному концу сигары и вобрал в себя добрую толику дыма. — Впрочем, это мелочи…

Неслышно появившийся лакей Проша зажег лампы. В керосиновом освещении фигура классика сделалась еще масштабнее и значимее. Чеканный профиль прекрасно смотрелся на фоне коричневатых, в тон дивану, обоев. Благородная, с пробором посередине, седина Ивана Сергеевича переливалась и играла серебряными искрами.

— Итак, по порядку. — Он снова сел напротив нее, потер раздвоенный подбородок и свесил длинный правильный нос к разбираемой рукописи. — …Желтый наемный экипаж… дама… дворник… ничего особенного… первая встреча с Тургеневым… «Онанизм», между прочим, явам не подсовывал — сами у меня взяли… все эти разговоры о любви… так… так… так…

Любовь Яковлевна распорядилась насчет кофия и печений, требуемое незамедлительно было подано.

— Этот ваш муж… Стечкин… вроде бы живет с героиней в одном доме… почему же о нем так мало… что он за человек? Чем дышит, о чем думает? Какую функцию исполняет на земле?

— Игорь Игоревич — второстепенный, вспомогательный персонаж, его рефлекции никому не интересны и могут лишь отвлечь от действия. — Любовь Яковлевна придвинула гостю полную сахарницу. — Зачем же место занимать?

Тургенев хмыкнул и перевернул несколько листов.

— Этот ненормальный… маньяк… Черказьянов. Он что, не может себе за полтинник проститутку взять? Отчего непременно ему героиню подавай?

Любовь Яковлевна пожала плечом.

— Мужская патология… зациклился… амок…

— Ладно, с такого и взять нечего. — Иван Сергеевич с хрустом разгрыз лакричную конфетку. — А что за «головку с вьющимися волосами и проникающими в душу глазами» набрасывает на полях ваша Стечкина? — В голосе мэтра отчетливо прозвучали нотки ревности. — Почему бы ей не рисовать портрет того же Тургенева?