Поцелуй богов - читать онлайн книгу. Автор: Адриан Антони Гилл cтр.№ 83

Даже сцена ареста стала немного другой. Вызывающая нагота сделалась более чувственной. Джон не хотел смотреть на то, что видел по ночам. Каждый раз пытался уйти, закрыть глаза или отвести взгляд, но не мог. Бескомпромиссная красота пронзала, и Джону не нравилось, что на нее смотрят другие. Более того, не нравилась собственная неуверенность: неужели он видит то же, что различают взгляды чужаков? Неужели перед ним всего лишь кинозвезда, а он всего лишь облечен особым к ней доступом? Никак не удавалось совместить очарование цветущего тела и бритый, девичий лобок, который не содержал больше вызова, а только откровенную ложь, скрывая их общую тайну. Поэтому он с облегчением вздохнул, когда гастроли подошли к концу. Можно было поднять глаза, бросить алчный взгляд в будущее и проникнуться теплой надеждой.

Так что случившееся вызвало настоящее потрясение. После предпоследнего представления Джон прошел за кулисы и забежал в гримерную. Ли как всегда сидела перед ярко освещенным зеркалом и стирала с лица грим. Телеграммы, открытки и прочая забавная мишура, все, сначала казавшееся таким масленичным, теперь изрядно надоело. Джон чмокнул Ли в липкую щеку и налил себе выпить. В пепельнице дымилась сигарета. Ли пыталась бросить курить, но без особого результата. Но он решил ничего не говорить.

— Удачный спектакль.

— Джон, — Ли перехватила в зеркале его взгляд, — после того, как гастроли завершатся, я уезжаю.

Вот оно. Словно вспышка, пока гром взрыва еще не докатился.

— В Штаты.

Он промолчал, но Ли давила и давила.

— Ты подумал, чем станешь заниматься?

— Я… нет… то есть, конечно, думал… Полагал, что мы будем вместе. Ты надолго?

— Не знаю. Дело не в этом. Я уезжаю.

— Ли, мы расстаемся? — Ощущение больнее боли, сильнее достоинства, хуже самого плохого. Джон почувствовал, как тело меняет форму, растворяется.

— Да, дорогой. Пожалуй, это именно то, что мы делаем.

— Но ты же не точно… Ты не решила…

— Решила. Пора кончать. Давай не будем усугублять боль. Мне очень трудно, но я все обдумала. Так будет лучше для нас обоих.

— Нет, нет! — Слезы хлынули у Джона из глаз. Он опустил глаза и уставился на безвольно лежащие на коленях ладони. — А ребенок? Это же наш ребенок.

— Некоторым образом да. Но не ты его вынашиваешь. И не ты его будешь рожать.

— Значит, ты решила его сохранить? — Маленькая, но победа.

— Да. Но рожать буду в Штатах. Дома. Одна. Я не лишаю тебя отцовства. Ты останешься папочкой. Сможешь с ним видеться. Но без меня.

— Но я тебя люблю.

— Знаю.

— А ты — нет?

— Извини, Джон, не знаю. Люблю какие-то кусочки тебя, наверное, большинство, но…

— Почему?

— Почему? Какое это имеет значение? Оставим все как есть. Не будем делать себе хуже.

— Ли, пожалуйста, — всхлипнул Джон. Он упрашивал, умолял, просил. Появилось ощущение невесомости, стремительного падения вниз, головокружительный поток воздуха больше не держал, он проваливался сквозь стандартный диалог, литанию бывших любовников, от которой никакого облегчения, один только вред. — Скажи, что я сделал?

— Джон, ты ничего не сделал. Если бы это было кино, я бы произнесла: «Проблема вот в чем», — но это не кино. В тебе есть черты, которые мне нравятся, которые я люблю, но есть и такие, которые делают наши отношения конечными. Мы всегда понимали, что это интерлюдия.

— Интерлюдия!

— Да, ты это тоже знал. Началось с одной ночи, потом уик-энд, потом пара недель, потом пошло-поехало, потому что ты такой чертовски милый, добрый, хороший, забавный, ироничный; я гнала мысли, откладывала решение, меня все устраивало, но теперь конец. Я забеременела и задала себе вопрос: получится у нас с тобой? И ответила: нет. Извини. Я искренне рада, что отец — именно ты. Если бы снова пришлось выбирать отца моему ребенку, я бы снова выбрала тебя. Этих твоих качеств — ума, рассудительности, чувства юмора и способности все выведывать ему от меня не набраться. Я рада, но этого недостаточно для постоянных отношений. Я попыталась представить тебя в Калифорнии, в окружении моих вещей, в той жизни, которую суждено вести моему ребенку. И не смогла. Там, где должен быть ты, образовалась дыра. Боюсь, ты не вписываешься в картину, не составляешь ее детали.

— А как же секс?

— Помилуй, Джон, ты знаешь, что дело не в сексе.

— И когда ты решила меня бросить?

— Я тебя не бросаю. Просто мы подошли к развилке.

— Значит, после премьеры и толпы на улице.

Ли отвернулась и принялась стирать с лица грим. Джон судорожно дышал.

— Наверное… Как ты догадался? Хотя, конечно, ты все чувствуешь. Ты же поэт. Думая о будущем, я решила, что должна разделить его с человеком сильнее меня. Или по крайней мере таким же, как я. Ты меня отпустил. Я нуждалась в тебе, но тебя не оказалось рядом. Я тебя не ругаю — не твоя вина. Никто не пострадал. Это событие вообще бы не имело значения, если бы мы были Джеком и Джилл [81] . Но мы другие. Я — Ли Монтана. Боюсь, что на свете вообще нет мне ровни. Мир меня пугает, я его боюсь, и ты мне не подходишь. Но смех в том, что именно это мне нравится. Я начинаю понимать, почему звезды выходят замуж за телохранителей и личных тренеров. Извини, Джон, хватит объяснений. Глава окончена. Грустно, но что поделать. Я на тебя не обозлилась, не презираю тебя, не застукала в постели ни с горничной, ни с Айсис. И не ухожу к другому мужчине, если только наш ребенок не окажется мальчиком. Мы навсегда сохраним общего ребенка и, надеюсь, дружбу.

— И еще Лазурный берег.

— Да, и еще Лазурный берег.

Ли опустилась перед Джоном на колени и попыталась его поцеловать. Но он, хорохорясь, невежливо оттолкнул ее от себя.

— Ну так — так-так. Когда ты уезжаешь?

— Послезавтра утром.

У Джона похолодело в груди.

— Так быстро? Мне переехать в гостиницу?

— Не глупи. Проведем последний день вместе. К тому же надо решить кое-какие дела. Встряхнись! Мне и так отвратительно. Самый ужасный день в Англии, а это что-нибудь да значит.

— Оказалась бы в моей шкуре… А я здесь живу подольше, чем ты.

Дома они обменивались ничего не значащими фразами и улыбались, когда их взгляды скрещивались. Ли легла в постель, а Джон ушел в свободную комнату, не мог заснуть и плакал. Печаль оказалась всеобъемлющей, прорывалась отовсюду, и с черного, бездомного, до самого горизонта моря отчаяния ритмично накатывали волны горя. К семи он досуха выплакал слезы, дрожал от изнеможения, но, так и не сумев заснуть, встал и пошел в город. Движения обладали обезболивающим эффектом, и Джон, не останавливаясь, брел по западному Лондону. В утреннем свете улицы выглядели очень красиво: длинные и белые, они пестрели и топорщились островками изысканно зеленых крохотных площадей, как франт с пристрастием к роскошным платочкам и галстукам. И в их постоянстве и возрасте Джон находил утешение. Сколько отчаяния и горя впитали в себя эти камни? Сколько незаметных человеческих трагедий прокатилось по улицам и обрело забвение в веках? Город знал тысячу историй, но был слишком древен, велик и деликатен, чтобы о них вспоминать.