Книга иллюзий - читать онлайн книгу. Автор: Пол Остер cтр.№ 45

Ночь была безлунная. Помнится, когда я вышел из машины, я еще сказал себе: алые губы Альмы, желтая машина и безлунная ночь. В темноте за большим домом угадывались контуры Гекторовых деревьев – колыхающиеся на ветру исполинские тени.

«Мемуары покойника» открываются пассажем о деревьях. Подумав об этом по дороге к крыльцу, я стал вспоминать третий абзац книги Шатобриана в моем переводе. Он начинается со слов Се lieu me plait; il a remplase pour moi les champs paternels [20] и заканчивается так: Я привязался к моим деревьям. Я сочинял им элегии, сонеты и оды. Среди них нет ни одного, которое бы я не обиходил своими руками, не освободил от личинки, покусившейся на его корни, или от гусеницы, облюбовавшей его листья. Я их знаю все по именам, как будто это мои дети. Они и есть моя семья, другой у меня нет, и мне хотелось бы умереть рядом с ними.

Я не рассчитывал увидеть его в тот же вечер. Когда Альма позвонила из аэропорта, ей было сказано, что, пока мы доберемся до ранчо, Гектор, по всей видимости, уже уснет. Он еще держится, сказала Фрида, но поговорить со мной он сможет только завтра – если протянет до завтра.

По прошествии одиннадцати лет я спрашиваю себя: А если бы я тогда обернулся? Если бы, идя по дорожке к дому с Альмой в обнимку, я на секунду задержался, чтобы посмотреть на небо за спиной, и увидел там большую круглую луну? Я ведь не стал бы после этого утверждать, что ночь безлунная, правда? Но я не обернулся, и, стало быть, все так. Если я не видел луны, значит, ее не было. Я это не к тому, что меня ничего не интересовало. Я держал глаза открытыми и старался все примечать, но все же многое упустил из виду. Так или иначе, могу писать лишь о том, чему был свидетель, а не о том, чего сам не видел. Это не значит, что я расписываюсь в своей беспомощности, скорее утверждаю свой писательский метод, определенные принципы. Если я не видел луны, значит, ее не было.

Не успели мы войти в просторный дом, как меня уже повели к Гектору на второй этаж. Я даже толком не огляделся, так что моим первым впечатлением была Фрида – ее коротко подстриженные белые волосы и темные круги под глазами, ее крепкое рукопожатие. Прежде чем я успел открыть рот, чтобы сказать дежурные фразы (Спасибо за приглашение. Я надеюсь, ему лучше), она сообщила мне, что Гектор не спит и хочет меня принять. И тут же я увидел удаляющуюся спину. У меня не было времени ни по-настоящему осмотреться (только и отметил про себя, что дом обставлен просто и на стенах много картин, то ли Фридиных, то ли других художников), ни оценить странную персону, открывшую мне дверь. Этого маленького человечка я бы и не заметил, если бы Альма, нагнувшись, не поцеловала его в щеку. Фрида вошла в гостиную секундой позже, и, хотя я помню, как женщины обнялись, я не знаю, поднималась ли Альма вместе со мной по лестнице. Здесь я теряю ее из виду. Никак не могу мысленно зафиксировать ее в пространстве. Я поднимаюсь на верхнюю площадку, и рядом со мной никого нет – ни ее, ни Фриды. В действительности этого не могло быть, но так мне запомнилось. К Гектору я вхожу один.

Пожалуй, больше всего меня поразила его телесная оболочка. Пока я не увидел его в постели, я, кажется, не вполне верил в его существование. Как живого человека. Вроде Альмы, или Хелен, или меня самого, или даже Шатобриана. Меня потрясло, что у Гектора есть руки и глаза, ногти и плечи, шея и уши, что он осязаем, а вовсе не плод моего воображения. Он так долго существовал в моей голове, что, казалось, и не может больше нигде находиться.

Костлявые руки в пигментных пятнах; узловатые пальцы и набухшие вены; складки кожи под подбородком; полуоткрытый рот. Он лежал на спине с руками поверх покрывала, неподвижный, глаза в потолок, словно в трансе. Но стоило ему повернуть голову в мою сторону, как я сразу узнал эти глаза. И лицо – несмотря на изборожденные щеки и лоб, обвислую шею и седые клочковатые волосы, – я узнал это лицо. Со времен усиков и белого костюма прошло шестьдесят лет, но Гектор еще не весь исчез. Он состарился, жутко состарился, но частица того Гектора в нем сохранилась.

Зиммер, сказал он. Сядьте рядом, Зиммер, и выключите свет.

Слабый голос, пробивавшийся сквозь мокроту, сопровождался придыханиями и свистом, и все же я разобрал слова. Буква «р» в конце моей фамилии прозвучала чуть раскатисто, и, выключая ночник на прикроватном столике, я подумал, что, возможно, ему было бы легче, если бы мы продолжили разговор по-испански. Только погасив ночник, я заметил, что в дальнем углу горит торшер с широкополым абажуром из вощеной бумаги, под которым сидит женщина. Поймав мой взгляд, она встала со стула, и тут я сам подскочил – к эффекту неожиданности добавился ее карликовый рост. Она была сродни тому человечку, что открыл мне дверь. Про таких говорят: от горшка два вершка. Кажется, у меня за спиной раздался смех Гектора (или, лучше сказать, тихий сип), женщина же мне молча кивнула и вышла из спальни.

Кто это? спросил я.

Не пугайтесь. Это Кончита. Она член семьи.

Это от неожиданности. Просто я ее сразу не заметил.

Они живут с нами, она и ее брат Хуан. Это наши маленькие глухонемые. Они нам помогают по дому.

Торшер тоже погасить?

Не надо. Тот свет мне не мешает. Все хорошо.

Я сел на стул возле кровати и подался вперед, чтобы быть как можно ближе к шевелящимся губам. Торшер давал не больше света, чем какая-нибудь свеча, но все же можно было разглядеть лицо Гектора, его глаза. Над постелью стояло слабое мерцание – как будто к сереющему воздуху подмешали немного желтизны.

Это всех застает врасплох, сказал Гектор, но я не боюсь. Такой человек, как я, должен быть раздавлен. Спасибо, Зиммер, что приехали. Признаться, не надеялся.

Альма умеет убеждать. Вам давно следовало послать ее ко мне.

Вы вызвали меня из небытия. Моя первая реакция была отрицательной. А сейчас я скорее доволен.

Разве я что-нибудь сделал?

Вы написали книгу. Я прочел ее, и даже не один раз, задаваясь вопросом: почему вы остановили свой выбор на мне? Что вас к этому побудило, Зиммер?

Вы смогли меня рассмешить – вот, собственно, и всё. Во мне что-то открылось. Вы мне объяснили, что жизнь не окончена.

В вашей книге про это ничего не сказано. Вы воздаете должное моим старым работам, моим усикам, но ни слова не говорите о себе.

Мне трудно говорить о себе. Трудно и неловко.

Я слышал от Альмы, что вы прошли через страшные испытания и невыразимую боль. Если я вам помог вынести эту боль, я сделал в своей жизни по крайней мере одно доброе дело.

Я хотел умереть. Кажется, вам тоже знакомо это желание.

Альма поступила правильно, все вам рассказав. Я смешной человек. Бог сыграл со мной не одну шутку, и их надо знать, чтобы лучше понять мои фильмы. Мне интересно, что вы о них скажете. Ваше мнение, Зиммер, для меня очень важно.