На первом дыхании - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Маканин cтр.№ 41

Он уходит в комнату переодеться. Женщины там, за стенкой, смеются, хохочут — и голоса у них в одной тональности, особенно при смехе, будто специально голос к голосу подбирались… Когда-то, лет пять назад, все началось с романа меж Ключаревым и Наташей Гусаровой. Скорее романчик, а не роман, этакий коротенький, молниеносный и ни к чему не обязывающий. И забылось. Да и не знал никто. Зато они подружились семьями. А Майя и Наташа стали почти как сестры. И появился круг общих знакомых. Жизнь, она посильнее всяких там мелочишек. И правильно… Чертов Рюрик! Уже как зубная боль. Надеть белую рубашку, к нему иначе нельзя. И подумать только, что надеваешь свежайшую рубашку не ради сына, с которым идешь в театр, а ради какого-то полутрупа, мумии (или все-таки ради сына, в конечном-то счете? в денежном?).

— Прости, прости! — В дверь заглядывает Наташа, видит голого по пояс Ключарева и не входит. Говорит через дверь: — Если не сегодня, то давай мы завтра сходим с Майей в кино. На японские фильмы, а?.. Отпусти нас, Ключик!

— Да пожалуйста… О господи!

— Чего ты такой злой?

— А чего мне не быть злым?

— Ну ладно, ладно… Так ты смотри: ничем завтрашний день не занимай.

Наташа идет к Майе, и слышно, как Майя ей говорит:

— Достанем мы билеты?.. Там уже четыре дня аншлаг.

— Достанем. — И Наташа садится к телефону, слышно, как затарахтел диск. Она звонит знакомым, по кругу — одному — другому — третьему… Эти достанут. Наташа даже в рай достанет билеты, если только он есть и если по цене они будут хоть мало-мальски доступны. Наташа звонит, и кажется, что от ее легкого голоса трогаются с места люди-колесики и — шестеренка за шестеренкой — приводится в движение некий невидимый, но хорошо отлаженный механизм, который, конечно же, достанет любые билеты.

А настроение Ключарева портится. Чем ближе минута общения с Рюриком, тем он становится мрачнее. Он уходит из дому молча, чтобы случайно не сказать грубость Майе или Наташе.

Он пересекает проспект — сворачивает налево… Самое неприятное — это, конечно, беседа с Рюриком, затяжная и прямо-таки парализующая Ключарева своей пустяковостью. Например, о любимом цвете. Или о том, что кофе действует мгновенно, а чай в течение часа. И без беседы нельзя. Рюрик не может без беседы. А в конце Ключарев, потея и пряча глаза, скажет:

— Коллега (Ключарев ненавидит это обращение, но Рюрику оно нравится)… Скажите, коллега (надо повторить!), как там у нас в журналах?

— А что? — спросит Рюрик раздумчиво.

— Нет ли статей интересных?.. Понимаете, у меня вдруг оказалось много свободного времени. И разумеется, если статьи будут достаточно интересны, я могу их взять на себя.

Рюрик выслушивает и задумывается. Обладай он юмором, ну хоть в зачаточном состоянии, Ключареву вполовину было бы легче. Еще только встречая Ключарева в дверях, Рюрик мог бы, смеясь, пожать руку и спросить:

— Что?.. Опять на мели? За статьей небось явился?

Или:

— Что, Витя, не можешь наскрести на подарок учительнице?

И Ключарев бы тоже в шутку сказал:

— Да. Конец учебного года… Не отправишь же Дениску с пустыми руками. Хотя бы цветы…

Но всего этого не будет. Рюрик встретит Ключарева в дверях сухо и чопорно. Как учитель ученика. Как благотворитель просителя, потертого и обшарпанного. А за рецензию, за эту ночную или вечернюю нелегкую работу, отдел Рюрика заплатит — смешно сказать — треть цены. Треть, потому что выполняет внештатный работник, и весь сыр-бор вот за эти-то гроши и идет. Ключарев побеседует, отмучается и, наконец, принесет статью домой. Жена встретит ласково, это верно. Майя знает, что ему у Рюрика было несладко, но глаза ее тем не менее радуются, сияют, — и надо сказать, по-своему она права, и у Ключарева иногда хватает духу понять эту ее правоту и не злиться. Но чаще он швыряет выпрошенную статью на стол, вытаскивает курево и, постанывая, двумя-тремя сигаретами подряд глушит только что пережитый стыд.

Ключарев звонит — Рюрик открывает дверь.

— Ах, это вы… Здравствуйте. — Рюрик всматривается, он всегда узнает Ключарева с трудом.

— Как ваши дела? Как здоровье? — бодренько спрашивает Ключарев… И все начинается. Ключарев проходит в комнату, думая про себя, что, если бы Рюрик хоть однажды предложил чаю, было бы все-таки не так мучительно.

* * *

А это уже театр, «Синяя птица». В антракте Ключарев и Дениска прохаживаются в фойе. Тут же с родителями и другие подростки. Дениска слегка форсит. Он моментально схватил смысл и дух этого неторопливого разглядывания портретов и прогуливания в фойе. И рассуждает. Негромко. Спокойно.

— Понимаешь, папа, если уж честно, то и Хлеб, и Огонь — это как-то притянуто.

— Почему?.. Это же образы.

— Я понимаю, что образы. Я даже понимаю, зачем они… Но ведь не плюс пьесе, если я угадываю цель сразу.

— Ну-ну. Только не форси.

— Но, папа, ведь это в точности как… как в школе. Как наглядные пособия.

Ключарев смеется:

— Иди-ка пирожное купи. А то не успеешь.

Теперь Ключарев вышагивает один. И наблюдает за Дениской. Дениска стоит в очереди — вдруг вытирает лоб платком, мальчишке жарко. И еще раз вытирает, а это уже как бы для вида. Для естественности. Для сглаживания первого движения, которое было слишком натуралистичным и резким. Как, в сущности, рано вырабатывается жест…

* * *

Отец Ключарева был десятником на стройке. Затем прорабом. Затем на должности инженера, но, чтобы расти в профессиональном смысле, нужно было учить новое. Делать это он мог только ночами. И вот на столе прикнопленный ватман, рейсшина, рейсфедеры всех мастей — дети засыпают, а отец чертит. Всё, разумеется, в одной и той же комнате барака. И курит отец здесь же… Надо полагать, отец был способный человек, но пошли беды. Время было послевоенное, голодное. Сначала попал в больницу брат Ключарева — Юрочка. И гас там, в больнице. Затем что-то случилось с матерью. С ее психикой. Тоже — в больницу. А отец все чертил ночами.

Однажды ночью маленький Ключарев проснулся — пришла тетка Маруся (тетка со стороны матери). И о чем-то говорила с отцом. Свет был крохотный, от лампы, обернутой в асбестовую бумагу. Ключарев с сестренкой Анечкой спали в одной кровати, головами в разные стороны, — и вот сестренка спала, а он прислушивался.

— С утра похороним… Я уж ходила. И место нашла, — говорила шепотом тетка Маруся.

Речь шла о Юрочке, Ключарев еще не знал, что брат умер.

— А ей уж и не знаю, как сказать, — шептала тетка, «ей» — значило матери, мать была в больнице.

— Скажи. Но только поосторожней, — проговорил отец.

— Ой, боязно!

Затем Ключарев видел, как отец вертел в руках бумагу — это был вызов из области, чтобы продолжать учение. Он вертел бумагу в руках, а тетка Маруся косилась на нее и шептала: