Андеграунд, или Герой нашего времени - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Маканин cтр.№ 124

— Ах да! Вы же литератор.

Он все-таки немного лукавил, когда, улыбаясь, уверял меня, что такова жизнь — мол, воры и есть воры, были и будут, его этим не задеть. (Улыбающийся и умный.) Вскоре же Ловянников опять уезжал и, оставляя на меня квартиру, пригласил к себе — чай перед отъездом. (Отчасти легкая беседа. Отчасти инструктаж. Как всегда.) Но на этот раз Ловянников выложил главное: квартиру, которую я не раз сторожил (и в которой мы с ним так привычно сидим, пьем чай), у него хотят отнять.

— Кто? — я удивился.

Ловянников не знал кто. Кто-то, живущий здесь же, рядом, настойчиво выживал Ловянникова из квартиры, сам оставаясь в тени. Ловянников уже дал ему прозвище — Серый, потому что тот притаился, невиден, хищник в зарослях.

Опасность состояла в слухе, вдруг прокатившемся по этажам, — у Ловянникова уже, мол, появилась другая квартира, в четыре комнаты, шикарная, на Новом Арбате. Купил. Каким-то образом про его квартиру пронюхав, этот Серый теперь натравливал общажный люд. Уже все знали, что Ловянников крупная фигура в банке и что квартиру купил, знали, и потому просто, по-общажному подставили свежеиспеченному банкиру ножку — не дали эту однокомнатную (в которой мы сидим) Ловянникову приватизировать, а значит, и продать. Фиг ему. Они заберут квартиру даром, за ноль. Дело за малым: выжить Ловянникова отсюда.

— ... Жэк стал на сторону общаги. Это ясно. У Серого в жэке свой человек.

— Вы для них — богатый, — напомнил я.

В тот день я принес к чаю (и к разговору) пряников, чтоб не с пустыми руками. Пряники свежайшие. И такие же свежайшие, с белой перламутровой осыпью, пряники были куплены Ловянниковым к чаю для гостя (для меня) и уже застыли горкой на блюде. Купил по дороге к дому. Мы посмеялись совпадению.

— Вы для них — богатый, молодой, без семьи. И у вас уже есть квартира в четыре комнаты.

— Но у Серого тоже есть квартира, почему я должен ему уступить мою? — Ловянников повторил с нажимом: — Почему я должен уступить мое?..

Рослый Марс во время зачайного разговора сидел поодаль с полным безразличием — тем не менее с лету ловил у самого пола пряник за пряником.

— Они уже сделали какой-то первый шаг?

— Да, — сказал Ловянников небрежно. — Они побили меня...

Побили его в полутьме у самого входа, пока что несильно и наспех. Но ударили ногой в пах. И крикнули вслед, житья, мол, здесь ему век не будет и чтоб выметался.

А я подумал: в квартире избить не посмели, боясь Марса.

Ловянников записал мне номер своего мобильного телефона.

— ... Если что, дайте знать сразу. И прошу вас: ничего за моей спиной. Ничего лишнего. Не войдите с ними в сговор! — Ловянников засмеялся.

— Этого вы могли мне не говорить.

— Знаю, знаю! Но ведь бывает же, что человек возвращается из поездки, а его мебель уже неделю как вынесена на улицу...

Я не спорил. С хозяйской точки зрения мальчишка (Ловянникову только-то за тридцать) был прав и предупредителен, вдруг вольно или невольно сговорюсь, стакнусь с ними.

— А главное, Петрович, будьте осторожнее. Теперь ведь все по-иному: прекрасное, но смутное время!

Ловянников ничуть не серьезничал, не нагнетал, но важную паузу выдержал. И метнул пряник. Марс поймал.

— Постараюсь, — пообещал я.

— Квартирка неплохая. Аппетитная.

— Да.

Я сказал — что, если я выйду на них и попробую их слегка осадить?

Он засмеялся:

— Да они вас прибьют!.. Поймите, я действительно о вас радею. Вы мне симпатичны. Мне совершенно неинтересно, чтобы седой нищий литератор с хрипатым голосом (я...), с которым приятно побеседовать за чаем, валялся на черном ходу с пробитой головой.

— Ну уж! — сказал я.

— Не «ну уж» — а точно. Никаких контактов с ними.

— Да почему?

Он развел руками:

— Такие люди. Такое время. Вот увидите: к моему возвращению они сделают второй шаг...

И точно, едва Ловянников вернулся, те, что его выживали, этот шаг сделали: убрали Марса.

Оказалось несложно — Ловянников с псом на обычную вечернюю прогулку спускались вниз лифтом: они вошли в кабину, как всегда, на пятом этаже. А на четвертом лифт остановился по вызову и вошли еще два мужика, довольно молодые, смеющиеся — один из них тут же нажал кнопку: третий. После чего эти двое играючи — оба в потертых кожаных перчатках — затолкнули Марсу в глотку, прямо-таки забросили туда белые шарики. Зажали пасть, чтобы не выплюнул. Все заняло секунды. Лифт открылся, и на третьем оба вышли. Сбежали не спеша вниз. Обомлевший Ловянников остался в лифте с псом, уже исходившим пеной.

Ловянников взял тяжелого дога на руки. Шатаясь, кое-как поднял, вынес из лифта — пытался нести, помочь, а пес уже кончался и только крутил по сторонам мордой, искал рядом. Что пес искал?.. Ловянников сказал, что пес его искал, не хотел умирать, пока не поймал взгляд хозяина. Остановился глазами на Ловянникове, тогда они и погасли.

А следом вновь слух, прошедший, как прокатившийся по этажам, что Ловянников не просто богат — пять квартир в Москве, квартирный бизнес! Помимо той, что на Новом Арбате, и помимо этой (в общаге), имелись еще четыре большие квартиры и тоже в центре города. Отремонтировав, господин Ловянников теперь их замечательно меблировал, чтобы сдавать фирмачам-иностранцам. Этажи загудели злостью. Имея несколько квартир, молодой человек, стало быть, держал при себе (придерживал) еще и скромные общажные кв метры, чтобы в удобный час продать их на сторону. Но ведь излишки метров могли бы получить стесненные семейные люди! — типичный ход общежитской мысли. Даже в моей бомжовой душе шевельнулось чувство по природе своей несомненно общажное: чувство справедливого дележа. (А не хотелось, помню, себе в этом чувстве признаваться!)

Рядом с болезненной злобой слуха (злобой факта) даже гибель красавца дога на глазах, на руках хозяина не шла в сравнение, хотя тоже боль и тоже удар. Ловянников, глотая слезы, похоронил пса. Я помог. Ночью (не вызвать бы чьих возражений) Ловянников сам, своими руками закопал Марса в нашем сквере, под высоким тополем. Это в десяти шагах от скамейки, где кавказец забрал у меня мелкие деньги и поплатился жизнью. Красивое место: деревья там расходятся створом — открывается вид. И тихо. И ровный шум деревьев, что шевелят верхушками даже в безветрии.

Облизывать богатого, снимать, сдувать с него пылинки и за это, время от времени, что-то кругленькое (капающие капли) с него иметь — или же напротив: отодвинуться, уйти в сторону и его презирать. Вот два известных оттенка. Но по общажному российскому обыкновению богатого облизывали и одновременно его презирали. (Суровый подтекст.) Ничего иного они (мы) пока что не умели.

С этой метафизикой коллективного отторжения Алексей Ловянников был незнаком: они все вместе присматривали, пасли, стерегли маленькую его квартирку. В том и их суть, что они умели все вместе остро чувствовать, что квартирка висит и что, если тянуть ниточку посильнее, Ловянников, глядишь, не удержит. Обычная, однокомнатная, зачем ему она?! (Благ в мире мало. Хватит, мол, ему и четырех лишних квартир, не обязательно пять.) Все вместе они и изгоняли его. А кто-то из них, разумеется, целил конкретно. Серый. Кто-то же вызнал из общемосковского компьютера — вызнал и тотчас разнес по этажам, разболтал эти его пять собственных (уже приватизированных) квартир.