Адские машины желания доктора Хоффмана - читать онлайн книгу. Автор: Анджела Картер cтр.№ 56

Дорога круто карабкалась в гору под сводчатыми архитравами пальм, которые уходили прямо в небо горделиво вздымающимися, на диво громадными серо-голубыми колоннами, чтобы расцвести там украшенными султанами зонтами из изумрудных перьев, служившими в этом растительном соборе капителями. Поступь нашей охраны преисполнилась некой приглушенной торжественности. Они сменили музыку, перейдя в более мрачную тональность, исполнялось теперь нечто вроде этакого ламенто, а когда мы приблизились к водопаду, все они пали, поклоняясь ему, ниц. По другую сторону от водопада в гладкой поверхности скалы находилась пещера, вход в которую прикрывали занавеси из уже знакомого нам набивного ситчика. Солдатши вновь простерлись ниц, из чего нетрудно было сделать вывод, что здесь живет их вождь и что его племя испытывает по отношению к нему благоговейный трепет. Граф побледнел, будто из тела его выпустили всю кровь, но, однако же, все еще сохранял в себе нечто от своего доброго старого духа непокорности. Фанфары и литавры смолкли, но по-прежнему слышна была текучая мелодия водопада и треск дров, сгорающих под огромным котлом у самого входа в пещеру.

Оглянувшись назад, я увидел, что за нами сюда явилась вся деревня, и посреди древовидной тишины только мы остались стоять, а все остальные припали к земле, зарывшись лицом поглубже в траву или же прижавшись им потеснее к почве. Присутствие сотни безмолвных людей наполняло зеленый лесной полумрак священным покоем, от которого мне невольно стало не по себе. А затем из пещеры потянулась весьма чувственная процессия жен и наложниц вождя, занавеси они при этом в сторону не откинули, и нам не было видно, что находится внутри. Насыщенно черные и абсолютно обнаженные, женщины эти, покачивая воткнутыми в волосы страусовыми перьями, расположились вокруг входа в пещеру преисполненным смиренного благоговения обрамлением. У многих на грудях или ягодицах кровоточили следы гигантских укусов. У некоторых не хватало соска, почти все недосчитывались одного-другого пальца на руках или ногах. У одной девушки в глазнице сверкал помещенный туда вместо утраченного глазного яблока рубин, иные щеголяли самой причудливой формы вставными зубами, вырезанными из слоновьих бивней. Все, однако, были когда-то красавицами и, претерпев разнообразные виды обезображивания, обрели некий изысканный пафос. Вслед за ними вышло несколько евнухов, а затем — придворный кастратор, придворный цирюльник и несколько других официальных лиц местной варварской иерархии, пока перед нами не предстал весь двор, выстроившийся перед пещерой в ряды, словно собираясь позировать для групповой фотографии.

Вновь зарокотали барабаны, их гнетущая пульсация напоминала биения умирающего сердца. Все племя вжалось лицом в землю, только две из королевских жен подползли ко входу и откинули наконец в стороны свисавший занавес; барабаны в этот миг рассыпались дробью, а труба внезапно жалобно взвыла. И мы увидели его. Вождя.

Он восседал на троне из костей, водруженном на костяную же платформу, которая у нас на глазах тяжело покатилась вперед на четырех сделанных из черепов колесах, и те успели раздробить руки полудюжине наложниц, прежде чем все сооружение не остановилось. Сидя, он достигал в высоту шести с половиной футов и был много, много чернее самой беззвездной ночи. Он был очень священным и очень чудовищным кумиром.

На голове он носил ритуальный парик, состоявший из трех густых челок, концентрическими кольцами окаймлявших его череп. Ближайшая к скальпу была коричневой, средняя — малиновой, а наружная, напоминавшая диадему, ярко золотилась. Через эту приковывавшую к себе взгляд шевелюру вилась цепь, украшенная разнокалиберными карбункулами; а вокруг шеи, практически прикрывая всю верхнюю часть туловища, болталось множество золотых цепей и цепочек, с них же, в свою очередь, свисали брелоки, амулеты и детские черепа. Лицо его было ярко раскрашено, на каждой щеке сверкало по четыре диска, обведенных белой каемкой, — желтый, зеленый, синий и красный. Карий, обрамленный белым глаз красовался у него на лбу, повыше и между его собственных глаз. Вместо скипетра он сжимал в руке бедренную кость неизвестного великана, раскрашенную алым и тоже украшенную инкрустациями и перьями. Вокруг поясницы он обмотался тигровой шкурой, а его похожие на корни пальцы, торчавшие из сандалий, сплошь усеивали кольца с драгоценными камнями поразительной величины и бесподобно чистой воды, аналогичную картину являли и его руки, столь густо закольцованные, что, казалось, их покрывала кольчуга из драгоценных камней. Его ужасающий лик сулил много больше, чем ацтекские ужасы, и теперь, когда занавес наконец раздвинулся, мне стало видно, что пещера позади него являла собой аркаду человеческих скелетов.

— Добро пожаловать в край благородных сыновей солнца! — произнес он глубоким, как из подземелья, голосом, уходившим в леденящую душу бездну, а барабаны все долдонили и долдонили свое. Но говорил он это не Ляфлеру и не мне, нет, обращался он единственно к графу.

— Ты — моя единственная цель, — отвечал граф. — Ты подменил мой компас, чтобы он указывал только на тебя, моя лицемерная тень, мой двойник, мой брат.

И тут я увидел, что ужасающий вождь и в самом деле оказался все тем же негром-сутенером, и был он сейчас, как никогда, близок к тому, чтобы отомстить за убийство своей любовницы, ибо и того, и другого требовало желание графа. Вождь восстал со своего трона, шагнул с платформы на подножку подобострастно валявшихся у его ног наложниц и заключил графа в пылкие, самые что ни на есть страстные объятья. Но завершил он их, отвесив графу тяжелый удар, от которого тот, вылетев из громадных черных рук, рухнул на землю. Вождь поставил графу на грудь ногу, приняв позу удачливого охотника, и заговорил, обращаясь, казалось, к небесам у нас над головой, проявлявшимся среди живых опахал пальмовых листьев наэлектризованными лазурными лоскутьями:

— Обычаи моей страны столь же варварские, как и подобающие способы их придерживаться. Например, каждый из этих очаровательных детишек, сошедших, казалось бы, прямо с пера Жан-Жака Руссо, с того самого дня, когда у него прорезается первый молочный зуб, ежедневно получает на обед либо зажаренную на решетке вырезку, либо запеченную лопатку, фрикасе или, на худой конец, рагу из ошметков человеческого мяса. Этим обычно всем столь ненавистным пищевым продуктам они обязаны ясностью своих глаз, силой членов, чудесным и здоровым глянцем на коже, своим долголетием и потенцией, столь же великой, сколь и неафишируемой, поскольку подобная диета с гарантией утраивает либидинальные возможности, что готовы засвидетельствовать мои жены и наложницы. Но мы научились извлекать из осмотрительности особую пикантную приправу к испытываемым удовольствиям и предаемся самому что ни на есть отвратительному распутству, не выказывая на людях даже намека на непристойность.

Как я правлю своим королевством? Предельно сурово. Только когда король абсолютно безжалостен, только если он ожесточил свое сердце под стать самому неподатливому металлу, сумеет он сохранить свое владычество. Я властитель одновременно и мирской, и божественный. Я окружаю свои прихоти и причуды, которые называю «законами», вызывающей почтительную опаску невразумительностью суеверных страхов. Чреватая мельчайшей крамолой мысль, как сорняк проросшая в сердце моих подданных, передается мне через осведомительную систему телепатов-наушников, чьи уши — магические зеркала и отражают не только лица, но и мысли. Эти нарождающиеся бунтари и все их семьи осуждены — за одно лишь мимолетное намерение, ибо мы не оставляем им времени на действие. Они немедленно попадают в руки военных маркитантов, чтобы вывариться в питательный суп, вклад которого в превосходное, поистине плодородное физическое состояние моей армии трудно переоценить, причем моя кара распространяется и в сферу нематериального, на их души, ибо я поощряю веру в душу, чтобы вернее их устрашить. Мельчайшая крамольная наклонность, взрастающая в душе как сорняк, обрекает ничтожного и его семя в трех поколениях на искоренение. Да, им надлежит содержать свои садики в образцовом порядке и позволять там расцветать только лилиям послушания!