Арена - читать онлайн книгу. Автор: Никки Каллен cтр.№ 85

— Я Эдмунд, — Эдмунд покраснел, густо, с испариной, точно духи девушки поглотили весь воздух; шуба распахнулась, а под ней — только белое кружевное бельё с серебристой вышивкой — снежинки, россыпи белых стразов.

— А я Снегурочка, — она налила в крышечку термоса глинтвейн, отхлебнула, откинула голову назад, — уфф, какое счастье, это то, чего мне так не хватало, ещё туфли снять, — лицо у неё было всё в серебристых блестках, губы — в серебристой помаде, глаза — в серебристых накладных ресницах; Эдмунд думал про себя: «кто она? откуда? карнавал?» — а девушка продолжала болтать: — Господи, есть же извращенцы — лёд и снег им подавай. Вышел бы да и лёг в сугроб; нет, всё в хрустале ценой с весь мой гардероб за всю жизнь, включая первые пинетки. Я промёрзла до костей, — она ещё выпила, вытащила из кармана шубы длинную белую сигарету, закурила, опять повернулась к Эдмунду: — А откуда ты взялся, Эдмунд? Вы друзья с Кристианом? Празднуете вместе Рождество? У меня подруга однажды в Рождество работала, а я нет, и вот я пришла её поздравить — она была продавцом в ночном винном магазинчике, так стильно, правда? Мы с ней сидели в этом магазинчике, ели бутерброды с чудной «Докторской», с фисташками, и всю рождественскую ночь проговорили о парнях; ей пить было нельзя на работе, и я в итоге одна выпила её подарок — бутылку просто нереального вина — красного, вишнёвого, густого, как варенье…

— Он мой пассажир, — сказал, не оборачиваясь, Кристиан; они тронулись, и опять вывески, как мысли, скользили по их лицам.

— Ты же не таксист, — засмеялась Снегурочка, — шашечки же для отвода глаз… — махнула рукой на крышу.

— Он подошёл ко мне, весь синий от холода, попросил довезти, а где он возьмёт такси в эту ночь? Не бросать же его умирать… Я сказал, что смогу отвезти его только в семь утра, он согласился; вот и катаемся — пьем, курим, зайдём потом ещё раз в «Красную Мельню», еды возьмём…

— Прикольно, — она улыбнулась своими серебристыми губами, инопланетянка, Венера, протянула руку: длинные, как струи дождя, пальцы, ногти в стразах: — Лида, — Эдмунд пожал, рука неожиданно оказалась тёплой и мягкой, девчачьей; как кресло в стиле хай-тек — металл, пластик, стекло, — думаешь, сяду и кости переломаю, а оно такое уютное — читать и спать, — это моё настоящее имя, для клиентов я Снежана.

— А, так вы проститутка? — вежливо спросил Эдмунд; он был такой милый, юный, с такой нежной жемчужной кожей, что она не обиделась.

— Ну да; что это у вас из «Красной Мельни»? Горячий шоколад?

— Хотите? — Эдмунд протянул ей свой стакан.

— Не жалко? — прищурилась.

— Здесь много, — и она взяла, улыбнулась опять, отпила, достала платок бумажный из кармана шубы, вытерла губы, достала помаду, перегнулась через плечо Кристиана, накрасила губы в зеркало.

— В «Амбассадор»? — спросила; Кристиан кивнул. — Сволочи, как я их ненавижу, они же все женатые; что с ними всеми, Кристиан? И ненавижу быть Ледяной женщиной; куда лучше в золотом. Я ведь вся в золотом обычно, Эдмунд, такая языческая красавица, жрица солнца; наверное, это у меня кризис жанра… А потом ты куда?

— В «Англетер», там Лиза.

— А, передашь ей привет — наверное, мы не увидимся; я надолго, до утра, у меня там портье знакомый, у него мои вещи есть, я переоденусь и поеду на метро, передашь боссам? Мужик всё равно по карте расплатился уже, а что моё — то моё.

— Передам, — Эдмунд слушал их разговор и представлял, как живёт эта девушка: снимает квартиру с друзьями, двумя голубыми парнями; весёлая, раздражительная, любит кино, набрать попкорна, шоколада, колы, сидеть и смеяться или плакать; душа у неё как свадьба — шумная, яркая, пышная, романтичная и полупьяная; два раза поступала на актёрское, но оба раза срезалась на сочинении — писала какую-нибудь ересь, типа: «Евгений Онегин» — такая скучища, то ли дело Барбара Кортланд или Чак Паланик; с Кристианом они могут часами говорить об актёрах, как-то пять часов проговорили только о Леонардо ДиКаприо — какой он гений; в «Полном затмении» переходит грани реальности и мыслимого; а любимый её актёр — Венсан Винсент — «как жаль, что он умер, — приговаривала она, — я никогда с ним не поцелуюсь»; комната у неё полна живых цветов — целая оранжерея, это её увлечение — цветы; даже на кровати рассада; «не стану актрисой, — говорит она, — невелика беда: стану садовником»; а то, что она работает проституткой, — это всё от этой страсти к актёрству: от них требуют играть — девушку Бонда, Мессалину, Снегурочку вот…

Они высадили её на огромной площади, летом полной фонтанов, а сейчас — ледяных горок и фигур из снега: Деда Мороза, саней и оленей, домиков с узорными окошками; люди в них фотографировались; «желаю счастья в личной жизни, Пух», — сказала на прощание Эдмунду Лида; Кристиан развернулся и пересёк площадь — «Англетер» и «Амбассадор» смотрели друг другу в глаза; только он остановился, как дверь открылась, и рядом с Эдмундом села ещё одна девушка — запах от неё шёл дивный — роз, иланг-иланга; словно она принимала ванну с маслами и лепестками, как Клеопатра; у Эдмунда закружилась голова — так она была хороша, ослепительна просто; как огонь, внезапно вспыхнувший в темноте, — обычная спичка, а будто новая звезда; рыжая, пышная, плечи в веснушках, глаза зелёные, брови и ресницы пушистые, чёрные, будто птицы; губы пунцовые, как у героев Энн Райе; ведьма, настоящая, булгаковская; «привет, — сказала она Кристиану, — а это кто?»

— Я Эдмунд, — с готовностью отозвался мальчик. — Я пассажир. Хотите глинтвейна?

— Я Лиза, — девушка улыбнулась, взяла термос, пальто зимнее, красное, длинное, приталенное, раскрылось, теперь только он увидел, как она выглядит, — дурацки, — засмеялась она, — не смотри, — в красных чулках, сапожках, вышитых красным бисером; красные прозрачные лифчик и трусики оторочены белым мехом; и колпак дедморозовский в руке. — Пассажир?

— Он бы замёрз на улице иначе; за ним не приехала его машина, и он бродил по городу без пальто и шарфа, а он, быть может, гениальный художник, ты бы не сжалилась? — сказал Кристиан.

— Сжалилась, конечно, даже если бы он был в пальто и шарфе, — засмеялась Лиза; она была совсем другая, и при этом такая же — усталая немного, но не грустная. — Он так хорош!

— Этого, прости, не заметил, — Кристиан вёл машину легко, и говорил легко, словно в гостиной — ничего не значащий разговор; «он может говорить и так, и по-настоящему — жалеть, утешать, смешить, — подумал Эдмунд — он самый лучший друг на свете».

— Ну, тебе и не надо, — Лиза отпила глинтвейна, вернула термос Эдмунду. — А теперь извини, Эдмунд, отвернись, пожалуйста, мне нужно переодеться. А пока можешь рассказать про себя. Какая такая машина за тобой не приехала?

— Опекунов, — сказал Эдмунд; он послушно отвернулся к окну, подышал на стекло, нарисовал на нём сердечко и в нём букву «Г», — вернее, она приехала, но я был наказан; я учусь в военной академии, и нас там обожают наказывать…

— Ставить коленками на горох? — спросила Лиза; она смешно шумно пыхтела, еле слышно материлась, не пролазя во что-то, трещала ткань, запахло тальком.