Арена - читать онлайн книгу. Автор: Никки Каллен cтр.№ 115

Страница

До конца школы она так ни с кем и не разговаривала. Девочки ей не прощали двух крутых парней. Ангел и дела до одноклассников не было. Она окончила ещё и танцевальную школу и стала заниматься танцами с маленькими детьми — четыре раза в неделю; а три раза работала официанткой в «Звёздной пыли»; и была счастлива.

Она дочитала журнал и вздохнула. Безнадёжно? Кристофер был то слишком близко, то слишком далеко. Его нужно выслушивать, поддерживать, вдохновлять. Ездить с ним по миру, наливать ему чай. А она не хотела никуда ехать. Ей нравился её Скери, город, которому тысяча лет в следующем году; в войну ему повезло, он остался почти нетронутым. Узкие, мощённые булыжником улочки, на которых не развернуться современной машине; маленькие магазинчики с выставленными на улицу корзинами с фруктами и цветами, на английский манер целиком занимавшие первые этажи, городская площадь с кафедральным собором и ратушей, домики с разноцветными дверьми, садиками и окнами, которые украшали кто чем мог: статуэтками читающих детей, моделями кораблей и маяков, раковинами. Главная улица города выходила к морю, к бухте и дальше — к пляжу и прогулочной полосе; в море виднелись три маяка; а в конце города было старое кладбище и закрытая церковь. От моря город шёл в две горы: на вершине одной — стояли две мельницы, они по-прежнему мололи муку, и все пироги в городе стряпались только из местной муки; а на другой стоял замок Скери — он, в отличие от города, не был старым: ему насчитывалось от силы сто пятьдесят лет; это всего лишь реконструкция родового замка семьи Дюран де Моранжа, который сгорел в революцию; сама семья спаслась, уехав из страны; со всеми деньгами и драгоценностями, и воспоминаниями, и чертежами; по ним один из Дюран де Моранжа и выстроил копию замка. В буклетах для туристов его называли просто: «Дом с хорошим видом». Хотя это был настоящий замок — с потайными лестницами, библиотекой, башнями, огромным розовым садом. Последний из рода — Макс Дюран де Моранжа — уехал, стал известным писателем, автором ужастиков и сказок о вампирах, и подарил замок городу, по-прежнему выплачивая деньги за его содержание. Замок открыт для посещений; вся семья Вагнер работала в нем: бабушка была там когда-то служанкой и помнила Макса Дюрана ещё маленьким, катающимся на велосипеде по саду с учебником по алгебре; существовала какая-то загадочная история с его отцом, матерью и бабушкой; кажется, его отцом был его дядя, а его мать и бабушка влюбились в одного и того же человека; бабушка Ангел была нелюбопытной, считала, что истории сами тебя находят, а не нашли — ну и не стоят они того; мама работала экскурсоводом, а Дениза — первым садовником. Вид из окон замка и с лавочек на море и город внизу действительно был изумительный — словно ты попал в сказку — «Властелин Колец» или Андерсен, что-то бесконечно совершенное. А ещё можно сидеть в саду и смотреть, как цветут розы… Ангел обожала Макса Дюрана, прочитала все его книжки, вырезала все интервью с ним или даже просто упоминания; над столом у неё висела фотография с автографом: «Ангел Вагнер, чудесной девочке»; это Оливер подарил — ведь лучшим другом Макса был старший брат Оливера — Снег Рафаэль, композитор и следователь; они учились вместе в школе и теперь вместе жили где-то далеко, в мире; Оливер почти не помнил брата, но собирал про него вырезки и писал ему письма, а однажды попросил для Ангел фото и автограф, и Снег ответил, прислал — о чудо — на один из дней рождения Ангел; а про мир было здорово думать, но Ангел никуда не хотела уезжать, она любила этот город, полный тайн, жизни, чудесных мест, роз, скамеек, крика чаек, запаха моря; любила прикасаться к стенам обыкновенных домов, каменным, заросшим плющом, виноградом, хмелем, жимолостью; и слушать, что они говорят; любила кафедральный собор, исполинский, чёрный, в узких, как ресницы, окнах; в золотых, красных, синих стёклах; в шпилях — как ёж; она ходила в него с детства, у её семьи были даже свои места — пятый ряд слева, первые три; с расшитыми бисером подушечками и молитвенниками; кто-нибудь в день да посещал мессу: бабушка, или Дениза с Катрин, или мама, или Ангел; у мамы чудесный голос, и она иногда пела псалмы, хотя в голосах недостатка не было; она училась в музыкальной школе Руни, играла на скрипке и пела в хоре, не окончила, отвлеклась на личную жизнь, но Андреас Руни её помнил и улыбался, здоровался, давал петь, и мама потом весь вечер спрашивала: «ну как? ну как?» — а все её уверяли, что прекрасно, лучше, чем великое сопрано; и бабушка пекла мамину любимую шарлотку. С Ангел Андреас тоже здоровался, и Ангел думала: «А знает ли он обо мне и о Кристофере?… Наверное, он бы не простил такого жестокосердия: какая-то девчонка из розового дома украла сердце внука и держит в обитой атласом шкатулке для украшений — в форме кошки, в розовых атласных оборочках. Но я не жестока, это Кристофер бессердечен в своей страсти… забрал у меня Оливера…»

Кристофер писал ей о своих планах на кино: он снимет «Щелкунчика», мрачного и яркого, в стиле Бартона, потом «Алые паруса» — из этой книги сделали слащавое говно, а на самом деле она такая крутая, жёсткая и красивая; но самое главное — это снять «Преступление и наказание»; он прочитал эту книгу сам, не по программе русской литературы, а потому что нечего было читать, а его отец накануне говорил за ужином о Достоевском: его пригласили на тематическую конференцию в Санкт-Петербург; шёл дождь, и нельзя было гулять, и Кристофер прочитал «Преступление и наказание» за несколько часов; и сразу влюбился в него — в Раскольникова, в свои мысли о нём, классическая влюблённость. «Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными тёмными глазами, тёмно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен». У Кристофера началась увлечённость красотой; он собирал репродукции со святым Себастьяном и штудировал Умберто Эко. «В моей семье принято увлекаться чем-то абстрактным, безжалостным, безупречным; отец был увлечён цветописью; дедушка — игрой в бисер. Есть успокаивающие поговорки, вроде что все люди красивы, что настоящая красота идёт изнутри, что тело — лишь сосуд и прочая. Но когда в толпу входит безупречно красивый человек, сразу хочется сделать кому-нибудь больно. "Кстати, он был замечательно хорош собою, с прекрасными тёмными глазами, тёмно-рус, ростом выше среднего, тонок и строен". А-а! Я просто пел. Я сразу увидел его, прекрасного. Я без конца рисовал, фотографировал вещи, тени, улицы, представлял ему костюм: тёмно-синий, почти чёрный пиджак, как мой, белая рубашка с грязным воротником и цепочка — со скорпионом или жуком-скарабеем… Даже нарисовал его на стене, маслом; "у тебя очередной приступ ремонта?" — спросил отец, когда я взял стремянку; я показал: это Раскольников идёт по улице, руки в карманах, высокий, стройный, самые красивые ноги и плечи на свете, походка бывшего танцора, — Саймон Де Бон, клип на «Ordinary World». "Я думал, он страшный и в пальто", — сказал отец; он курил и тоже был само совершенство. По книге глаза у Раскольникова чёрные, но мне виделись синие, глубоко синие, внезапно синие, как синий шар стеклянный от IKEA, дизайнерская безделушка, способная заменить человеку модель Вселенной и целый мир. Я рассказал отцу свою теорию: красота Раскольникова — основной стержень романа, связующая, клейстер. Движущая сила событий — его красота; все в него влюблены. А старуха — это безобразие, это обыкновенный мир; столкновение обыкновенного и высшего — абсолюта, красоты, эталона — в этом конфликт. В каждом романе Достоевского есть роковая красивая истеричная женщина, из-за которой весь сыр-бор. В этом романе такой женщины нет, в этом романе la femme fatale — Раскольников. Целый клубок мыслей. Отцу понравилось. Но ты сама понимаешь, кто будет Раскольниковым, кто есть мой Раскольников, — моё бесконечное спиртное, моё вдохновение — Оливер…» — писал ей Кристофер — он писал старомодно, на бумаге, странным почерком, витиеватым, с длинными хвостиками у «д», «у», «в», будто перечёркивал; будто старинную карту рисовал; Ангел шутила, что человек, разобравший этот почерк, может управлять всем миром и проникнуть в суть вещей, прочесть всего Канта и звёздные карты Древней Месопотамии; сама же она хорошо ориентировалась в его почерке, потому что читала записки Кристофера с первого класса. Все его записки, письма, открытки, рисунки она хранила в коробках в гардеробе — пять коробок, круглых, клетчатых, красных с зелёным, чёрным, жёлтым и фиолетовым, — Ангел купила их в отделе упаковки подарков; ему она тоже писала, реже намного, но писала — Кристофер отказывался читать письма по электронке, она рассказала об этом лучшей подруге однажды, Милане; Милана жила в большом городе, на севере, проработала полжизни в огромном книжном магазине, потом ушла, открыла свой — детской литературы, но во всех штуках канцелярских очень разбиралась и знала, где что достать, эксклюзив; и вот она прислала Ангел несколько упаковок чудесной бумаги, будто из восемнадцатого века — носовые платки какой-нибудь маркизы, юной, блистающей в свете, фаворитки короля; розовой, нежно пахнущей апельсином; на ней Ангел и писала, всё подряд: о чём говорят посетители в кафе — о политике, о Джонни Деппе и погоде, смешные словечки её детей с занятий, рецепты, придуманные бабушкой, и какие сорта роз высаживает в этом году Дениза; чтобы Кристофер не забывал Скери, какой он, чем сейчас живёт, как пахнет; обо всём — только не о себе; «надо будет написать о ремонте собора, — подумала она, — о святом Патрике, он весь в лесах и открыт только по вечерам, на мессу; к Рождеству надеются закончить; ремонт капитальный, потому что стены все в трещинах и влаге; собираются переделать полностью один неф, где куча старинных погребальных плит, убрать их все и поставить там новый орган невероятной красоты, весь в золоте и красном дереве, который подарили Андреасу Руни, его ораториям, и сделать хоры новые, и ещё скамеек поставить, и повесить мраморные дощечки, где будут золотом выбиты нотные куски его произведений. Такой зал славы Андреаса Руни…»

Страница