В ожидании Конца Света - читать онлайн книгу. Автор: Марианна Гончарова

В последнее время количество предполагаемых дат так называемого конца света резко возросло. Особенно много их приходится на первые два десятилетия нового века.

Википедия

(Свободная энциклопедия)

уселась на кровати, поджав колени под подбородок, и стала ждать. Дальше следовало бы написать что-то пафосное, например: часы пробили полночь. Но часы у нас не бьют. Это мы их бьем. То случайно, то намеренно, в отместку за утренний звон. Время, ради его же экономии, мы сейчас чаще всего узнаем на своих телефонах. Это неправильно, но все так делают. Короче, я села и стала ждать, когда же, наконец, затрубят архангелы.

Конец света на эту казалось бы обычную летнюю ночь назначил сначала Нострадамус, потом индейцы майя, потом позвонила Степашкина Евдокия и торжественно объявила:

— Ну вот и все, я ж тебе говорила, а вот и все теперь. — Степашкину Евдокию вдохновенно несло. — Уже! Вот-вот! Да как расколется земля! Да как запылает все кругом! Да как хлынут дожди огненны! — верещала она.

— Ты что, Степашкина Евдокия, погоди надсаживаться, погоди радоваться, у меня же дети, — стала умолять я, как будто от Степашкиной теперь зависело, запылает или не запылает, хлынут или не хлынут, — ты что же такое говоришь?!

— А это уж как назначено! — торжествующе прищелкнув языком, возвестила Степашкина Евдокия. — Кто, может, и не заметит, а кому мироздание по шеям-то и надает! — Казалось, она даже угрожающе мотает кому-то крепко сжатым кулаком. — Ну лана, я пошла.

И отключилась. Нет, ну нормально? Она пошла. Как будто ей еще три чемодана собирать. На тот свет. А вечером позвонила мама и тревожным тоном сообщила, что о конце света легко и деликатно пошутили все телевизионные каналы.

Нострадамуса я никогда не знала, поэтому не очень-то ему и доверяла. Нет, ну мало ли что именно он имел в виду в этих своих катренах. Расшифровывать и читать их не брался только ленивый. И каждый толковал их по-своему, как ему выгодно. Степашкину же Евдокию я знала очень хорошо и именно поэтому ей не верила. Но тот факт, что вся эта честная компания вдруг спохватилась в один день — и Нострадамус, и Степашкина, и Ванга, и телевидение, и мама… Я испугалась.

* * *

Ну что, меня спрашивали, когда уже ты начнешь. Что ты пишешь в свои пухлые блокноты все время. Что ты сидишь отрешенная с застывшим стеклянным взглядом. Садись уже к компьютеру. Сколько можно — топали на меня друзья, мои домашние, сурово супил брови, как кто-то где-то сказал, мой заставляющий редактор. А я им всем говорила, я бы уже и начала бы, но у меня нет первой фразы. Литой первой фразы. Я так не могу. Мне надо оттолкнуться, и потом — ийэээх! А не от чего. Мне надо первое предложение. Это как вдохнуть. Это как первый взмах дирижерской палочки. Это как… Дочка предложила: «Все смешалось в доме Облонских…» Мама моя перебила внучку: «Такое уже было у кого-то, — и предложила: — Конец света, о котором так долго говорили большевики…» Мы все стали перебивать друг друга, у нас в семье это очень принято, у нас у всех южный темперамент, и прелесть наших разговоров именно в том, что мы говорим одновременно и, как правило, едва слышим друг друга. Но тут неожиданно мы все разом замолчали, от этого рассмеялись, а сынок мой смышленый сказал:

— Ну ладно, все — тихо!.. Давай, мам, записывай. Вот тебе первая фраза: «Еще ничего не случилось…» Как?

— И все? — возмутилась я. — Вот от этого вот, такого никакого отталкиваться?

— Да. Ты что, Марусь, забыла? Это же песенка из нашего любимого кинофильма «Питер Пен» «Еще ничего не случилось. Пока ничего не случилось. Но всякое разное страшное может случиться. И думать об этом, и помнить об этом пора научиться, давно нам пора научиться…» Ну там дальше вроде про галстук. Мол, подумаешь, галстук… А потом там «земля накренилась, она покачнулась, и птицы, и птицы летать перестали, и стали равнины кривыми местами…».

— Да-да, — перебила брата Лина, — там еще про то, что у рыб выросли ноги, они выбрались на сушу и стали кусать всех. И заканчивается эта песенка из кинофильма «Питер Пен», что все круглое стало еще круглее и на небе появилось три или даже четыре Млечных Пути.

— Ну там и про разное другое. И каждый видит свое, — перебил сестру Даня, — вот например, я представляю: летит астероид. Скучно в космосе. Темно. Одиноко. Ни звука, ни света, ни запаха… Такое в чистом виде «ничего». И вдруг — а что это? — опа! Голубая планета наша, красавица. Нарядная: там — огоньки, там — какое-то движение, там — облака клубятся, как будто молоко в небо наливают, там — яркие пятна — плантации тюльпанов пахнут арбузами, дальше — зеленые и коричневые квадратики — поля. А звуки — музыка, голоса, а запахи — ароматы духов, ванили, свежего хлеба. А если ближе подлететь, вон семья сидит вокруг стола, разговаривают, перебивают друг друга, котлеты куриные едят с цветной капустой и картофельным пюре… Ииии…

— Стоп! — перебила я Даню. — Стоп! Замолчи немедленно. Потому что, как сказал Мальгрим, дерзкий и циничный маг из «Тридцать первого июня» Пристли: «Все, что создано нашим воображением, должно где-то существовать».

Ох, не надо было Даньке так говорить! Песни песнями, шутки шутками, а ведь как раз именно сегодня, по версии Нострадамуса и его последователей, включая суровую убежденную Степашкину Евдокию, где-то в космосе гигантский астероид уже примеривается, как бы поточней врезаться в маленькую планету нашу матушку…

как раньше, еще до власти Советов, врач земский или просто какой-нибудь доктор, толстенький, уютный, усатый, сняв пенсне, мягко положа свою чистую, практически стерильную лапочку на колено пациенту, сообщал:

— Ну что ж, скажу начистоту. Завершайте ваши земные дела, батенька. Крепитесь и уповайте. Вам осталось…

И говорил, сколько осталось.

А тут, сейчас, как успеть завершить мои земные дела? Времени-то совсем не осталось. А у меня же этих дел полно! Полно!

— Айайааааай, — сокрушалась я, — и это итог моей жизни? Никаких достижений, побед, никаких преодолений, ни наград, ни титулов не имеющая, всего-то восемь медалей. И то ведь не мои, а моей собаки. Айайааааааа…

Я, заполошная, как юная неопытная курица, думала, что мне бы сейчас собрать всю свою семью, своих друзей, обхватить руками, прижать к себе и спасти от страшного и неизбежного. Паника — мое привычное состояние — не заставила себя долго ждать, она закипела, мягко стукнула в затылок, забродила по телу, отдалась бурей в желудке и заколотилась бешено в районе сердца.

Муж ненаглядный мой спал легким безмятежным сном набегавшегося, наигравшегося ребенка. Вот молодец. Он был спокоен и убежден, что, во-первых, это все неправда и блажь, во-вторых, если вдруг что, он в меня верил — я-то не растеряюсь и все организую. Спи-спи, сынок, муж мой, спи давай.