Зияющие высоты - читать онлайн книгу. Автор: Александр Зиновьев cтр.№ 51

Общество оказывает давление на людей, заставляя их высказывать почтение к идеологическим двойникам науки. Так, многие положения теории относительности, в свое время гонимые как еретические в их идеологическом перевоплощении, теперь чуть ли не канонизированы. Попытки высказать что-либо, по видимости не согласующееся с ними, встречают отпор со стороны влиятельных сил общества (например, в форме обвинений в невежестве, в реакционности и т.п.).

Не любые истины науки удостаиваются чести иметь идеологических двойников, а лишь удобные для этой цели. Так, одна известная теорема о неполноте формальных систем определенного типа, имеющая смысл в логике, превращается в банальную истину о невозможности полностью формализовать науку и становится "притчей во языцех", тогда как другая истина о существовании принципиально неразрешимых проблем такой участи избежала, хотя из нее можно извлечь гораздо больше всякого рода назиданий. Здесь бывают свои разжалования и пожалования, реабилитации и выдвижения и т.п. Происходит это по видимости как явления в рамках науки. Идеология в данном случае жаждет выглядеть наукой.

Социальные отношения в крысиной колонии суть отношения крысы к своей группе, группы к своей крысе, крысы к крысе в группе, крысы к крысе вне группы по стандарту отношений в группе, группы ко всей колонии в целом и колонии в целом к крысе. Отношение крысы к группе характеризуется...

Когда ибанцы узнали (с разрешения начальства, разумеется), что китайцы на стены домов и заборы вешают листки со всякого рода хвалебными критическими заметками, называемые дадзыбао, они надрывались от хохота. Ну и живут же люди! Впрочем, что с них взять! Китайцы! При этом ибанцы почему-то начисто позабыли о том, что у них у самих в каждом учреждении висят эти самые дадзыбао, по-ибански именуемые стенгазетами. Причина такой забывчивости ясна. К стенгазетам привыкли до такой степени, что перестали на них обращать внимание, и они как бы перестали существовать для средне нормального ибанца. Но стенгазеты являются необходимым элементом ибанской жизни. За невыпуск их привлекают к ответственности. Выходят они регулярно к праздникам, выдающимся юбилеям и отчетно-перевыборным собраниям. Подобно тому, как все ибанские газеты похожи друг на друга и различаются только названиями, все ибанские стенгазеты похожи Друг на Друга и различаются только стенками, на которых они висят. От газет они отличаются только способом изготовления (их печатают на машинке или пишут от руки), тиражом (они выходят в одном экземпляре) и числом номеров в год.

Выходила такая стенгазета и в Институте. И на нее, как и повсюду, никто не обращал внимания от одного отчетно-перевыборного собрания до другого, на которых старую редколлегию, в которую обычно включали половину сотрудников учреждения (художников - писать заголовки и лозунги, рисовать портреты и наклеивать вырезанные из журналов картинки; представителей от всех подразделении - собирать заметки; представителей всех общественных организаций - проверять заметки; подходящих лиц - для заведования в Газете производственным, культурно-массовым, молодежным, физкультурным и многими другими отделами; подходящих лиц, отобранных и намеченных свыше, - на должности редактора, пяти заместителей и двенадцати наблюдателей за заведующими отделов; подходящих лиц, умеющих сочинять рифмы и писать длинные поклепы, - на должности поэтов, прозаиков и фельетонистов для осуществления положенной острой критики и самокритики, которые, как известно, являются движущей силой ибанского общества), так вот эту старую редколлегию утверждали на новый срок, поскольку она хорошо справлялась со своими обязанностями. Так бы и выходила и выходила в Институте стенгазета с названием "Ибанский мыслитель", если бы не начались новые веяния и не докатились до пятого этажа, где был расположен Институт. Но они-таки докатились несмотря на то, что лифт с незапамятных времен находился в ремонте, обрекая ожиревших и одуревших от старости и безделья сотрудников на новые модные пришедшие с запада болезни - инфаркт, рак, инсульт, диспепсию, паранойю и т.п. И вот тут-то институтские либералы, демагоги, крикуны и молодые хулиганы, проверив и перепроверив материалы во всех руководящих инстанциях и убедившись в правильности общей обстановки, выпустили тот самый роковой номер стенгазеты.

У газеты сразу собралась толпа сотрудников. Ну и ну, говорили одни, вот дают! Безобразие, говорили другие, до чего докатились! Ха-ха, говорили третьи, здорово они их зацепили! Четвертые загадочно усмехались и обдумывали доносы, которые они немедленно напишут в различные инстанции. Пятые, убедившись в том, что их не тронули, с облегчением вздыхали и равнодушно отправлялись на свои рабочие (вернее, нерабочие) места. Шестые, заметив, что их как-то изобразили, бежали жаловаться в бюро на то, что их исказили и оскорбили личное достоинство. Одним словом, у газеты творилось что-то невообразимое. Претендент с трудом пробился через толпу, скользнул взглядом по передовице, по фигуре Учителя, нюхавшего ветку сирени на фоне телевизионной башни и метромоста, по заметкам производственного отдела и отделов разного рода общественных жизней и впился в свою собственную физиономию, до неузнаваемости изуродованную в отделе сатиры и юмора. Он был готов ко всему, но только не к этому. Претендент был изображен на заседании редколлегии в виде короля Людовика Четырнадцатого, а члены редколлегии (и даже Мыслитель!) - в виде пешек. Мыслитель был изображен пешкой покрупнее. Под карикатурой была подпись на ибанском языке, но латинскими буквами:

Скажу вам, правду не тая,

Журнал, конечно, это - я.

Карикатура была совершенно правильная, поскольку Претендент с мнением подчиненных демонстративно не считался и это было известно всем. Это был, конечно, пустяк, подчиненные такое отношение вполне заслужили. Но в такой момент, когда повсюду открыто говорили о восстановлении норм, это был удар ниже пояса. Пр-р-р-рредатели, прошипел Претендент, я вам покажу! Через пятнадцать минут газету сняли. Через полчаса создали чрезвычайную комиссию под председательством Помощника. Претендент в комиссию не вошел, но играл за кулисами первую скрипку. Вечером вожди либерального направления собрались на квартире Социолога. После того, как гости расселись за обычно сервированный редкими продуктами из закрытого распределителя стол и явился, наконец-то, задержавшийся на закрытом совещании Сотрудник, Претендент встал, поднял бокал с импортной ибанской водкой и сказал: группа безответственных хулиганов из охвостья Клеветника, Болтуна, Шизофреника совершила гнусное предательство наших общих интересов нашего общего Дела. Предательство, предательство, предательство..., - зашуршали за столом чавкающие и жующие челюсти, ... предательство, предательство, предательство...

Вопрос о крысах-лидерах есть один из центральных для крысологии, ибо это есть вопрос о том, что из себя представляют социальные группы данного крысиного общества. В принципе лидер адекватен в социальном отношении группе ("каков поп, таков и приход"). Бывают исключения, но...

После замены Хряка новым Заведующим и, естественно, старого Теоретика новым, последний также изъявил желание побеседовать с Мазилой, и беседа состоялась и внушила Мазиле некоторые надежды. Правда, не надолго. В приемной он встретил Претендента, который пришел назначаться на новый пост. Претендент немедленно изложил Мазиле все свои замыслы, которые собирался изложить выше. Теперь мы такое закрутим, говорил он с искренним увлечением. Будем печатать Шизофреника, Клеветника, Болтуна, Мыслителя, Супругу, Неврастеника и вообще всех деловых и толковых ребят. Хватит трепаться! Надо же в конце концов дело делать! Об этой встрече Мазила рассказал Мыслителю. Как ты можешь разговаривать с этим негодяем, вскипел Мыслитель. Он же мразь, лживая, хитрая, изворотливая тварь. Ему ни на слово верить нельзя. Я же его как облупленного знаю. Но он мне показался искренним, сказал Мазила. Еще бы, возмущался Мыслитель. Он все делает искренне, предварительно настроив себя на то, чтобы быть искренним. С тобой он репетировал свой речь, заготовленную для Теоретика. Как же так, удивился Мазила, ты ведь с ним дружишь! Я другое дело, сказал Мыслитель. Мне это нужно в интересах Дела.