Никс встал рядом, но Финн даже не поднял глаз.
— Привет, брателло. — Он хлопнул изобретателя по спине. — Блик не появлялся?
Никс имел в виду Тима Бликера, одного из главных наркоторговцев Портленда. Финн возненавидел этого парня с тех пор, как Блик посадил на героин его девушку, Эвелин, и Никс знал об этом, но старался говорить непринужденно. Еще Никс знал, что Финну известно о его… «привычке». Лучшего названия этому пристрастию он не мог придумать.
Финн покачал головой и ссутулился.
— Не-а, чувак.
Потом он все же поднял голову и спросил:
— «Пыльца»? С утра пораньше?
Никс посмотрел на свои ботинки — коричневые кожаные ботинки, дважды заплатанные, которые он таскал с самой Аляски.
— Чувак, ты зачем связался с этим дерьмом?
Никс пожал плечами, избегая его взгляда и косясь на путаницу ежевики и крапивы. Финн отличался прямолинейностью, и хотя «пыльца» была не сильнее прозака,
[11]
Никс знал, что изобретатель с этим не смирится — он и прозак не одобрял, раз уж на то пошло. Но это средство помогало Никсу заснуть, и ему нравились сны, которые дарила «пыльца». В них он совсем как наяву видел еще живую Беттину, работающую в саду, или себя с Папашей Сент-Мишелем в лодке на рыбалке. Это были воспоминания, понимал он, но добрые, очищенные и освобожденные от всего того, что делало реальную жизнь такой тоскливой.
В этих снах на Джейкобе не было светящегося покрова — Никс видел его на свадьбе подросшей дочери Нив, которая в сновидениях походила на убитую девушку из сквота. На шее у нее была белая лента, а в руках букет из бледно-голубых цветов душистого горошка.
— Чувак, она помогает мне заснуть, — пробормотал Никс. — Ты же знаешь, как мне трудно засыпать.
Финн вытащил из кармана фланелевой рубашки носовой платок и высморкался.
— Тогда пей отвар из ромашки, — посоветовал он.
Никс рассмеялся.
— Нет, чувак, я серьезно. «Пыльца» — это гадость. Это, конечно, не самая жесткая дрянь, но ты привел сюда Блика, Эвелин подсела на героин, а у нас чистый сквот. Мы с самого начала оговорили это.
Никс покачал головой.
— Братан, «пыльца» не вреднее экседрина.
[12]
Хотя на этот счет Никс не мог ничего знать наверняка. «Пыльца» действовала на него иначе, чем на всех прочих, — намного сильнее и притом совсем по-другому. От нее мир как будто замедлялся, при этом одновременно ускоряясь, сама окружающая реальность начинала искривляться — это было самое точное описание, которое он мог дать. Никс не знал, как еще объяснить это, и ни с кем не делился своими ощущениями.
Тем не менее вопрос все еще оставался без ответа. Почему он связался с этим практически неизвестным дерьмом? Явно не случайно в последние два года «пыльца» стала распространяться на вечеринках Западного побережья, хоть и не так активно, как на Восточном. «Нет, нет, чувак, это не „ангельская пыль“.
[13]
Абсолютно другое. Привыкания не вызывает. Просто балдеешь, и все. Помогает лучше учиться. Ловишь офигительный кайф. Девчонки его обожают. Похоже на эмбиен,
[14]
только сонливости не чувствуешь». Примерно так это рекламировалось, но всю эту чушь Никс уже слышал и о других наркотиках.
Впрочем, Никс хотел от «пыльцы» не просто кайфа. Под ее воздействием сияние вокруг людей казалось ему не таким резким и даже вполне естественным. Он даже мог как-то влиять на ореолы, хотя сознательно ничего для этого не делал. И эти передышки нужны были ему опять и опять, потому что его «дар» возвращался и мучил все сильнее — словно наказывая за попытку расслабиться.
Но объяснить все это Финну было невозможно.
Обладатель дредов закашлялся и протянул Никсу две стеклянные электролампы:
— Подержи.
Начало лета выдалось сырым, и все ребята в сквоте ходили простуженные — за исключением Никса, который ни разу в жизни не болел, по крайней мере, сколько мог припомнить. Иногда он задумывался, увидит ли сияние вокруг себя самого, когда пробьет его час, или хотя бы собственная смерть к нему явится, не предупреждая заранее.
— Я просто хочу сказать, что ты привел сюда Блика, а копы вскоре возьмутся за ум, и нам придется искать другой сквот, — добавил Финн. — Мы сидим тут уже почти месяц, чувак. Если снимемся с места сейчас, то будем бродить все лето.
Никс покрутил в пальцах лампы и кивнул.
— К тому же сезон сбора ягод на носу, дружище. Ты же знаешь, как я его жду.
Никс рассмеялся.
— Я понял, чувак.
— Я и не сомневался.
И в этот самый момент кусты позади них шевельнулись, и из зарослей высунулась светловолосая голова.
— Братья мои!
Никс глянул на Финна и вопросительно двинул плечами; тот покачал головой.
— Блик! — приветствовал гостя Никс и протянул ему руку.
По-прежнему сидя на пеньке, Финн разглядывал мускулистого, гладко выбритого парня, одетого в штаны цвета хаки и ярко-красную флисовую куртку, который стоял посреди поляны, широко раскинув руки в стороны. Его прямые светлые волосы, уже начавшие редеть, были коротко подстрижены, а в ушах блестели маленькие серебряные колечки.
— О, прекрасное лоно природы!
— Да брось, чувак. Это тебе не Йосемитская долина,
[15]
— заметил Финн.
— Финн Тервиллигер! — Блик выгнул бровь и натянуто улыбнулся. — Как всегда, в прекрасном расположении духа! Как развиваются твои отношения с Эвелин? Доступа к телу все еще нет?
Финн прищурился, но промолчал.
— Я видел ее вчера в «Кракатау», и она была… — Блик остановился, вглядываясь в зелень. — Ну, как бы тебе это сказать? Она вроде бы очень взволновалась при виде меня. Думаю, я начинаю ей нравиться — сам по себе, а не потому, что я даю ей то, к чему она привыкла.
Блик снова улыбнулся и наклонил голову, стряхивая несколько сосновых иголок с куртки.
— А она хорошенькая, эта Эвелин. — Он замолчал опять. — Даже с «дорожками» на венах.