Процесс исключения - читать онлайн книгу. Автор: Лидия Чуковская cтр.№ 159

Вот что мы наделали своими хлопотами: раньше Бродского обвиняли только в тунеядстве, а теперь они уже вооружились булыжниками – даже свои стихи сочиняет не он!

Мне нравится человек, ездивший туда проверять и говоривший только с врагами подсудимого: Толстиковым, Лавриковым, Прокофьевым. А Герман, а Бахтин, а Долинина, а Эткинд, а мы все – это не общественность? Мнение общественности – это мнение начальства. Плюс шпиков – Лернера и пр.

Законных оснований для его осуждения нет. КГБ, рассмотрев его дело, отпустило его на волю – а расправу поручило, по-видимому, «общественности».

И никому из власть имущих не приходит на ум, что Бродский совершенно безопасен, ибо он человек не антисоветский, а просто а-советский… Если же правда, что он хотел бежать за границу (чего я не думаю), то почему бы его туда не отпустить? У нас 200 миллионов населения. Почему бы КГБ не воскликнуть: «одним дураком меньше! Скатертью дорога!»

* * *

Сегодня утром – симптоматический звонок (подходила Клара {154}) – по поручению Шостаковича (которого тоже просила АА) кто-то спрашивает – когда и как послана была К. И. и С. Я. телеграмма в суд?

Телеграмма была послана 17/II (накануне суда) председателю суда Румянцеву. По оплошности Клары Израилевны – незаверенная. К делу ее, воспользовавшись этим, не приобщили. «Мало ли кто ее послал!» – сказал умный Лернер. Тогда я послала в Барвиху Клару Израилевну с просьбой к СЯ и КИ написать текст от руки и этот текст, заверенный в Союзе Писателей, был послан в Ленинград Председателю суда и защитнице.

«Настаиваем на приобщении к делу нашей телеграммы от 17/II».

Теперь, очевидно, тамошние подлецы решили и этот текст как-то скомпрометировать…

Кого мне жаль больше всех, это Фриду. Второй раз едет она на суд. В первый раз она привезла шедевр: запись допроса. Она верила в необходимость своей поездки и ради этого бросила отдых в Малеевке, бросила книгу и приняла порицание семьи. Сейчас она поехала, не ощущая ни смысла, ни цели. Да и пустят ли ее в суд?

Вообще-то вполне естественно, что, если где-то убивают человека, окружающие отравлены – каждый на свой манер. Одни слепнут, другие не спят, четвертые получают спазмы и инфаркты – и лишь немногие силачи – вроде СЯ и КИ, заступаясь, могут продолжать работать.

* * *

Десять часов. Суд начался в пять. Жду звонка. Иногда звоню в Москву друзьям – Юле, Толе, Нике, Надежде Марковне {155}. Все ждут, ни у кого никаких вестей. Толя у Анны Андреевны и каждые тридцать минут звонит в Питер. Но там еще никто не вернулся… Значит, приговора еще нет. А вдруг – победа?

14/III 64

Как бы не так!

Суд начался в пять часов; приговор вынесен в 1.30 ночи. Пять лет ссылки.

Подробности неизвестны, потому что ни Фрида, ни Евгений Александрович {156} (который две недели тому назад сам, по собственному почину, туда поехал специально по этому делу) – еще не вернулись.

18/III 64

А Фрида воюет. Ею привезена такая запись процесса, что камни вопиют. Она уже дала экземпляр Чаковскому (чтобы хотя бы остановить возможное выступление газеты) {157}, Суркову; дает Твардовскому, Федину… Пусть читают. И думает, думает неустанно – как быть, что делать.

Вот это, может быть, самая главная в ней черта: неспособность к предательству, ни грана предательства никогда.

Потому мне легко с ней. Фрида – совершенно устойчивый здоровый организм. Ясность, здравость ума в сочетании с добротой, светом, стойкостью, мужеством.

3/IV 64

Всё – плохо.

Кругом суета – и я суечусь, – бессильные попытки спасти Бродского. Очень видны люди, разницы – не случайные. За него страшно, он может быстро погибнуть; дело черное, гнусное; и в то же время радостное: сколько вокруг него объединилось хороших, доблестных людей! Не говоря о героине – Фриде, – сколько вокруг прекрасных людей!

В деле Бродского из порядочных людей оказались плохи – Панова, Дудинцев, Берггольц. Сначала – Гранин, но теперь он раскаялся; сначала – Алигер, но, кажется, и она уже разобралась.

7/IV 64

Очень складно выходит, что Воеводин – приключенец, строчит об убийствах и пр. Секция приключенцев в Союзе – это наиболее невежественная, бездарная и спекулянтская часть писателей. Штамп – сюжетный и стилистический – как идеал, как предел мечтаний. Ни грана поэзии, художества. Все элементарно, т. е. антихудожественно, т. е. античеловечно и реакционно. Вот почему я обрадовалась, узнав, что Воеводин, выдавший суду фальшивую справку, – приключенец. Складно выходит.

10/IV 64. Москва

Бродский возит навоз в совхозе.

Прокофьев напечатал в «Лит. Газете» статью об успехах ленинградских писателей за истекший год – и о своей работе с молодыми…

На пьянке у Расула Гамзатова [Кайсына Кулиева?] встретились Твардовский и Прокофьев. Рассказывают – со слов присутствовавшего там Козловского, – что Твардовский кричал Прокофьеву:

– Ты подлец! Ты погубил молодого поэта!

– Ну и что ж! И правда! Это я сказал Руденко {158}, что его надо арестовать!

– Ты негодяй! Как же ты по ночам спишь после этого!

– А ты в это дело не лезь! Оно грязное!

– А я непременно вмешаюсь!

– А кто тебе о нем наговорил?

– Оно мне известно как депутату Верховного Совета.

– И стихи тебе известны как депутату?

– Да, и стихи.

Тут Твардовский заметил Козловского и снова кинулся на Прокофьева.

– Что же ты его не арестовываешь? Ведь он тоже переводчик, тоже переводит по подстрочнику, и тоже еврей…

Правда ли это?

* * *

Теперь мы надеемся на Твардовского, который ничего не обещал, но, кажется, собирается что-то сделать, и… и… на Бажана.

Они вхожи.

Составляется справка по делу Бродского – схема событий со всеми приложениями, документами, письмами и пр. Основной удар – по Лернеру и прочим провокаторам. Что они, мол, ввели в заблуждение высшее начальство.

В Ленинграде плюют в морду Воеводину и корят Гранина. А он раскаялся только на минуту, а сейчас изворачивается.

20/IV 64