Богомолье - читать онлайн книгу. Автор: Иван Шмелев cтр.№ 76

В самый рассвет, перегона через два, – остановка… Досмотр! Перехитрили те-то – вперед заставу перегнали! Ну, деться уж некуда, по всей линии с ружьями дежурют – не убежишь. Гул-крик поднялся, из вагонов мешки летят, из ружьев палят… Стали кругом говорить – смерть пришла! Не умалишь. Самые тут отпетые, ничего не признают, кресты сымают… Называются – «особого назначения»! Такая расстройка у всех пошла: кто на крышу полезли хорониться, которые под вагоны, мешки спускают, под себя суют, в сапоги сыплют, за пазуху – дым коромыслом! – а которые самогон держут, откупиться… А там – в бубен!.. Ну ад-содом!.. Старуха, понятно, затряслась-обмерла, в мешки вцепилась, кричит: «Убейте лучше… не дамся!..»

Вы-ла… Я через сколько вагонов голос ее слыхал: «Не да-а-ам!»

Вот и подошли. Пятеро подошли.

«Вылазь!.. Все вылазь!..»

Глядеть – страсти. Морды красные, а которые зеленые, во натянулись!.. Губы дрожат, самые отчаянные. Тоже не каждый отважится… Такие подобрались – человечьего на них одни глаза, да и те, как у пса цепного, злющие! Весь карактер уж новый стал, обломался. Ну, не разговаривай, а то – в подвал!

Влезли…

«Это чье?.. Это?! Как не мука?! Пори!.. Чей мешок? Ничей?! Выкидывай!.. Разговариваешь?! Взять его!..»

Крик, вой… не дай-то бог! Облютели. Которые молют: «Дети малые… мать-старуха!.. С войны герой… нога сухая, поглядите!..»

Ни-каких разговоров!

Женщина одна грудь вынула: «Все высосали… глядите… последнее променяла!..»

Никаких! «Выкидывай спикулянтов!..»

Ад-смрад! Свежему человеку – с ума сойдешь. Пистолетом тычут, за ворот…

«Приказано по дикрету, от рабочей власти!..»

«Да мы сами рабочие… пролетары самые…»

Никаких! Один за сапоги прихватил, – на мешке его выкинули. Пуще облютели, от плача.

«Мы, – кричат, – вас отучим!..»

А сами налиты, сапоги горят, штаны с пузырями, и вином от них… и звезды во какие, как кровь запекло. Ну, совесть продали, мучители стали, палачи.

К старухе…

«Вставай, не жмурься! – кричит на нее, – пистолет у боку, зад разнесло. – Тебе говорят!..»

А старуха прижухнулась, не дыхнет. Уцепилась за мешки, как померла. Ну, он ее за плечи, отдирать… Она не подается, впилась в муку-то, головы не подымает. И махонькая совсем, и тощая, а так зацепилась, пальцы закрючила, – не может он ее снять с мешков! Он тогда ее за ногу, заголил ей… совсем зазорно. И тут не подается – ногой зацепилась под мешок, а сама молчит. Осерчал, кричит товарищу своему: «Волоки ее с мукой, чертовку… разговаривать с ней… тащи!..»

Поволокли ее на мешках. Три было у ней мешочка, один к другому прикручены.

«Напаслась, спикулянтка!..» – кричит.

Стряхнули ее с вагона швырком, а она и тут не сдается – брякнулась с мешками, как приросла.

«Отдирай ее без никаких!»

Народ уж стал просить: «Старуху-то хоть пожалейте… срам глядеть!..»

А им чего!..

«Отдирай!..» – который вот с пистолетом, уши у него набухли досиня.

Ухватил мешок за углы, а другой сзади взялся, за плечи ее прихватил – на себя, значит, отдирать… Ну, стала она маленько подаваться, отодрали ей голову от мешка. Белая… да в муке-то извалялась… ну, чисто смерть, страшная!.. Так вот, мотнулась… руками так на того, который за мешок тянул… от себя его будто… ка-ак закричи-ит: «Ми-кки-ит?!»

Тот от ее… назад!.. На кортках закинулся, на руки… посоловел, как мертвец… затрясся!..

«Ма…менька?!» – тоже как крикнет!..

Понимаешь… его признала!.. Сына-то, пропадал-то с войны который!.. Встретились в таком деле, на мешках!..

Ка-ак она восста-ла-а… ка-ак за голову себя ухватит… да закричи-ит!.. Ух ты, закричала… не дай бог!

«Во-он ты где?! С ими?! У родных детей хлеб отымаешь?! Мы погибаем-мучимся… а ты по дорогам грабишь?! Родную кровь пьешь?! Да будь ты… проклят, анафема-пес!! Про-клят!!»

Завы-ла, во весь народ… прямо не по-человечески, а страшнее зверя самого страшного, как завыла!.. Не поверишь, чтобы мог так человек кричать. Весь тут народ вроде как сумашедчии стали. Волосы на себе дерет, топочет-наступает…

«Про-кля-тый!!»

Все перепугались, молчат – как представление страшное, невиданное!..

И вот, спросите в Борисоглебске и по всем тем местам – все помнят, кто жив остался. Как громом!.. Из сил выбилась, упала на мешки, головой бьется, в муку долбит – так из мешков-то… ффу!.. – пыль!..

Обступили их… А он – так себя за голову, глядит на нее, ровно как очумелый, не поймет!.. Потом так вот, на народ, рукой, – отступись… Ну, шарахнулись… Он сейчас – бац!.. – в голову себе, из ле-вольвера!.. И повалился. Вот это место, самый висок, наскрозь.

Тут смятение, набежали… главный ихний подлетел, латыш, каратель главный. Ну – видит… Пачпорт! Слазили ей за пазуху, нашли. Видят – Марфа Трофимовна Пигачова, деревни Волокуши… А им, конечно, известно, что он тоже Пигачов, той деревни, – значит, на мать наскочил, грабил-издевался, такое ужасное совпадение! А она по дороге все жалилась про горя свои… Ну, стали объяснять им про сирот: мучку вот им везла, а сын… вон он где оказался!.. у матери, у родных детей отымать стал, хуже зверя последнего… Ну, тут уж и нашвыряли им всяких слов!.. Прямо голову народ поднял, не узнать! Ну, в такой бы час… да если бы с того пункта по всему народу пошло-о – никакая бы сила не удержала!.. И те-то сразу как обмокли! Такое дело, явственное… Ни-чего не сделали! Главный и говорит – может муку забирать! Приняли ее с муки, мешки в вагон подали, из публики. А старуха про муку уж не чует, бьется головой на камнях, уж не в себе. А поезду время отходить. Да уж и не до досмотра тут им… Главный ей и говорит: «Желаете, мамаша, сына похоронить?.. Мы вас сами отправим?..»

Стали ей толковать, в разум ей вложить чтобы… А она так вот в кулаки руки зажала, к груди затиснула – ка-ак опять затрясется!.. «Про…клятый!..»

Так и шарахнулись! И тут ему не дает прощения!!

Тут народ сажаться уже стал. Ее опять допрашивают: «Поедешь, мать?» – а она чуть стонет: «О… ой… домой…» Силы-то уж не стало, истомилась. И лицо все себе о камни исколотила. Ну, велел тот карманы осмотреть у мертвого. Денег много нашли, часики золотые сняли с руки, портсигар хороший… Главный и подает старухе: «Возьмите, от вашего сына!»

Она все будто без понятия, сидит на земле, задумалась… Он ей опять, и публика стала ей внушать: бери, мать, на сирот! Она тут поняла маленько… руками на того, на латыша, как когтями!.. Да как ему плюнет на руку!..

«Про…клятые!..»