Наследство Пенмаров - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзан Ховач cтр.№ 113

— Человеку по имени Касталлак.

— Касталлак? Историк?

— Да, сэр.

Он странно на меня посмотрел.

— Ведь ваше имя, кажется, тоже Касталлак?

— Да. Он мой отец.

— Отец! Великий Боже, что же вы сразу не сказали! — Он заговорщически улыбнулся мне, словно хотел сказать: «Так, значит, ты один из нас». — Я не улыбнулся в ответ, а просто вежливо ждал, когда он продолжит, поэтому он немного растерялся. Несколько секунд он думал, что сказать дальше. — Каково мнение вашего отца относительно этой шахты? — наконец безразлично поинтересовался он. — Он был акционером, прежде чем старая компания перестала существовать? Ведь, наверное, это была компания с капиталом, акциями и тому подобным?

— Да, сэр. — Я обрадовался, что разговор снова вошел в деловое русло. Атмосфера милой болтовни вряд ли помогла бы мне кратко изложить дело. — Пенмары, семья моей бабушки, которой принадлежала шахта, никогда не удовлетворялись ролью просто землевладельцев, ограничивающихся сбором платежей. Они были не только землевладельцами, но и искателями приключений, то есть биржевиками и акционерами, они возродили старую компанию и проследили за тем, чтобы она была зарегистрирована. Им принадлежало две трети акций, и даже когда шахта работала на полную мощь, они все равно оставались землевладельцами. Последние два года я пытался убедить отца и ряд известных искателей приключений реформировать компанию, но отец не хочет таким образом тратить деньги, а искатели приключений опасаются связываться со старыми шахтами, особенно после того, что случилось в восьмидесятых годах на шахте Ист-Уил-Роуз, хотя многие говорят, что Уил-Роуз закрыли как раз в тот момент, когда огромные залежи олова были уже близко… Но возвращаясь к Сеннен-Гарт, нет сомнений, что это все еще богатая шахта. Во-первых, в старых залежах еще осталось олово. Этого никто не отрицает. Во-вторых, под самой нижней разработкой тоже еще есть олово. Этого тоже никто всерьез не отрицает. В-третьих, самые богатые залежи можно обнаружить, если удлинить шахту дальше в море, так, как сделано на шахтах Левант и Боталлак. Вот в этих свидетельствах вы найдете мнение эксперта по горному делу, который поддерживает такую точку зрения. Вы можете спросить, почему же шахта, у которой такой большой потенциал, не работает? Это справедливый вопрос, сэр, и я дам вам на него ответ. Потому что нужны серьезные инвестиции, а инвесторы боятся корнуолльских оловянных шахт, потому что лондонские экономисты, которые ничего не знают о Корнуолле, уже давно распространяют слухи, что в корнуолльской оловянной промышленности начался период необратимого спада. Тут неправилен подход, а не факты. Если правительство поддержит Сеннен-Гарт, вы возродите не только мою шахту, но и всю корнуолльскую оловянную промышленность в целом. Вы дадите инвесторам уверенность, а взамен получите олово. Вы не прогадаете! Что до Сеннен-Гарт, операция будет очень проста. Все, что требуется сделать, — это купить новый мотор, осушить дно шахты…

— А что ваш отец об этом думает?

Я постарался сдержаться.

— Сэр, мой отец не шахтер. Он ничего не понимает в горном деле и очень мало знает о Сеннен-Гарт. Поэтому я и здесь.

Он цинично улыбнулся.

— А вы когда-нибудь спускались в шахту?

В эту секунду я чуть не ударил его в нос. Он говорил о шахте, как говорят о сортире.

— Я долго изучал горное дело, — коротко ответил я, — я столько раз спускался в Левант в Сент-Джасте, что и счет потерял. — Не знаю, как я сдержался. — Меня прислали сюда шахтеры Сент-Джаста, потому что, по их мнению, я понимаю, что значит быть корнуолльским шахтером, а не потому, что я сын своего отца. Я сознательно не пытался сыграть на его имени, когда мы начали разговор. Меня послали люди Корнуолла, а не отец.

— Вы социалист?

Я покраснел. К этому времени я сдерживался уже из последних сил, так что даже вспотел от усилий.

— Честно признаться, сэр, — сказал я, — я так же разбираюсь в политике, как вы — в горном деле. Мне кажется, что во времена национального кризиса разговоры о внутренней политике не имеют смысла. Я оказался здесь и разговариваю с вами только потому, что у меня есть кое-что, что нужно вам, а у вас есть кое-что, что нужно мне, и мы оба хотим, чтобы Англия выиграла эту чертову войну. Если мы быстро и без проблем придем к соглашению, то выиграем оба, но более всего выиграет Англия. Почему бы нам не сосредоточиться на фактах, вместо того чтобы отклоняться от темы и тратить впустую время? Какая разница, кто мой отец? Какая разница, социалист я или нет? Важно, что в этой шахте есть олово, и его, может быть, в десять раз больше, чем кто-либо может себе представить, и если вы согласитесь профинансировать…

— Считайте, что дело сделано, — холодно сказал он. — Я посоветую министру одобрить открытие шахты и выделить нужные суммы, коль скоро она столь многообещающа. Вы правы. Нам нужна каждая унция олова. — И поскольку я тупо на него уставился, не в состоянии поверить в свою удачу, он спросил: — Сколько вам лет?

— Мне… в июне будет двадцать, сэр.

Я уже ждал, что он скажет: «Тогда какого черта ты не во Франции?», — но он не стал этого говорить. А сказал он вот что:

— Вы очень необычный молодой человек. Вы далеко пойдете. — Потом он встал и пожал мне руку. Разговор был окончен, и больше я его не видел.

Через две недели в Пенмаррик прибыли правительственные чиновники, чтобы поговорить с отцом; через месяц начались предварительные работы, и наконец однажды утром в конце марта главный мотор по имени «Касталлак» был крещен при помощи бутылки портвейна, моторный цех украшен весенними цветами, а со всей округи собрались мужчины, в чьих жилах текла хоть капля шахтерской крови, чтобы отпраздновать возрождение шахты Сеннен-Гарт.

2

Тогда-то я и познакомился с Аланом Тревозом. Он был горным экспертом из «Ист-Пул и Агара» в Камборне, одним из тех, с кем Джаред разговаривал, когда собирал необходимые нам свидетельства, и тоже верил в богатства шахты Сеннен-Гарт и в существование залежей под морским дном.

Он был в точности, как я. Не внешне — он совершенно не был похож на меня ни внешне, ни происхождением, ни образованием, но он был, как я, в главном. Мы одинаково думали, одинаково чувствовали, одинаково себя вели. Потому что он был прирожденным шахтером, как и я, человеком, так же страстно любившим шахты, и вскоре после того, как мы познакомились, я понял, что он станет моим другом, лучшим из тех, какие у меня были, есть и будут.

В школе, к примеру, у меня было много друзей, но никто из них не разделял моих интересов. В конце концов я уже потерял надежду обрести настоящего друга, а когда познакомился с Тревозом, то не был даже уверен, понравился ли он мне. Он был наполовину уэльсец, наполовину корнуоллец, словом, настоящий кельт. Он родился в Редруте, где его отец работал на шахте, но в возрасте восьми лет переехал в Южную Африку, куда его отца погнала золотая лихорадка. К сожалению, пыль золотых рудников разрушает легкие, и даже самые большие деньги не могут спасти от ранней смерти. В шестнадцать лет Тревоз отказался идти по стопам отца, чтобы умереть на чужой земле. Он вернулся в Редрут и поклялся провести всю свою жизнь в Корнуолле. Он был женат, но успехом его брак не увенчался; его взгляды на религию, на аристократию и на женщин вскоре стали известны в самых широких кругах шахтерских приходов, и поначалу люди относились к нему с подозрением — они не доверяли его гнусавому южноафриканскому акценту, которым он сдабривал свой родной редрутский выговор, и воспринимали его как «одного из этих пришлых» со своими «спесивыми идеями». Но в Тревозе текла корнуолльская кровь, и он недолго оставался чужаком. Он знал толк в шахтах, в олове, знал, как повести людей под землю, и через некоторое время люди забыли о его странностях и свыклись с его эксцентричностью, потому что в нем была надежность и, несмотря на свою неотесанность и грубую речь, он был добр.