Наследство Пенмаров - читать онлайн книгу. Автор: Сьюзан Ховач cтр.№ 107

Джон Т. Эпплбай. «Генрих II»

Ричард был любимчиком матери.

Томас Костен. «Семья завоевателей»

Мать, должно быть, повлияла на формирование характера Ричарда…

Альфред Дагган. «Дьявольский выводок»

Крестовые походы были главной страстью Ричарда… Он действовал с единственной целью — убрать все препятствия, какие могли возникнуть на пути как можно более скорого и успешного ее достижения.

А.Л. Пул. «Оксфордская история Англии: от «Книги судного дня» Вильгельма Завоевателя до Великой хартии вольностей»

Не будет преувеличением сказать, что всю свою жизнь он посвятил служению святым местам.

Альфред Дагган. «Дьявольский выводок»

1

Война вернула мою шахту к жизни. Мне были безразличны политика и события за рубежом, но шахта была мне небезразлична. Мне никогда не было интересно зарабатывать деньги, добиваться славы или вращаться в светских кругах, но я любил свою шахту. Единственное, чего мне всегда хотелось — это искать олово под корнуолльским морем и когда-нибудь обзавестись сыном, который заботился бы о моей шахте, когда сам я уже не смогу больше о ней заботиться.

Конечно, меня интересовало и другое. Мне нравился фермерский труд, он всегда интересовал меня, мне нравился фермерский дом, куда я приехал жить, когда мне исполнилось шестнадцать, и я любил свою мать. Было бы неправдой сказать, что мать была единственным человеком на свете, кто понимал меня, потому что мне кажется, что она понимала меня лишь наполовину, но она понимала, чего я хочу, а хотел я шахту.

Моя шахта. Сеннен-Гарт. Я годами мечтал о ней в детстве, когда был далеко от Корнуолла и от Корнуолльского Оловянного Берега. Я мечтал о том, как снова открою ее и сделаю самой крупной шахтой в Корнуолле. Я мечтал о том, что сделаю ее лучше, чем Боталлак или могучая шахта Левант, медь и олово которых славились на весь мир. Я мечтал о том дне, когда шахтеры всего мира скажут: «Сеннен-Гарт! Вот это шахта! Чертовски хороша!», и еще я мечтал о том, чтобы побывать в оловянных шахтах в Скалистых Горах или еще где-нибудь в мире и чтобы местные шахтеры смотрели на меня и говорили: «Сеннен-Гарт!» и имя это стало знаменитым настолько, что мне стали бы предлагать работу на оловянной шахте где угодно и когда угодно, потому что Сеннен-Гарт была моей шахтой, моим делом, делом всей моей жизни и пользовалась самой высокой репутацией в шахтерской истории Корнуолла.

Через много лет психиатр спросит меня: «Почему вас так интересует шахтерское дело?», — но объяснить ему это было крайне сложно. Я — корнуоллец, а большинство корнуолльцев рождается либо с шахтерской лампой, либо с рыбачьей сетью в руках, но у меня было пять братьев и ни один их них не проявлял интереса к шахтам. Как бы там ни было, думаю, я действительно родился шахтером. Некоторые рождаются художниками или музыкантами. Некоторые — юристами или врачами. Я же родился шахтером, а если вы думаете, что шахтерское дело состоит только в том, чтобы молотком откалывать куски породы от скалы, позвольте мне сказать, что первоклассный шахтер получается в итоге долгих лет обучения, когда тяжелым трудом приобретено множество навыков и то чутье, которое значит много больше, чем все навыки и опыт вместе взятые.

При всем при том причин, чтобы мне стать шахтером, не было. Во-первых, я принадлежал не к тому классу, а во-вторых, шахта, моя шахта, закрылась еще до моего рождения. Рядом, конечно же, имелись другие шахты: знаменитая Левант располагалась на скалах у Сент-Джаста, ближайшей к нам деревни, но она отцу не принадлежала, поэтому не было никаких оснований к тому, чтобы я имел хоть какое-нибудь отношение к шахтному делу. Отцу принадлежали две шахты в западной оконечности Корнуолльского Оловянного Берега. Шахту Кинг-Уоллоу, которая перестала работать в середине девятнадцатого века, затопили до самой штольни, но рядом была Сеннен-Гарт, коридоры которой образовывали в скале медовые соты. Там все еще было олово, но добывать его было слишком дорого, поэтому, с экономической точки зрения, она была нерентабельна.

Во всяком случае, так сказал отец, когда закрыл ее за два года до моего рождения.

Отец никогда не любил шахту.

А я любил. Шахта звала меня к себе. Она была мертва, но ее призрак звал меня через забытую богом пустошь, и ветер, гулявший в разрушенном моторном отделении, свистел для меня. Сколько я себя помню, Сеннен-Гарт была делом всей моей жизни, и борясь за свое дело, я сражался с отцом. Я сражался с ним до самой его смерти.

2

Как я обнаружил, психиатры только и делают, что задают вопросы о детстве. Но меня об этом спрашивать было мало толку, потому что, честно признаться, я едва помню свои детские годы. Не то чтобы я вообще ничего не помнил. Просто мои воспоминания обрывочны. То, что помню, я помню очень явственно, но воспоминаний так мало, что их можно пересчитать по пальцам одной руки. У меня нет никакого желания воскрешать эти воспоминания в подробностях, потому что, вопреки общему мнению психиатров, я не верю в то, что детство играет важную роль в дальнейшей жизни человека, поэтому мне хочется рассказать о более важных временах вскоре после начала войны, о тех временах, когда я стал мужчиной, моя жизнь действительно началась и я по-настоящему взялся за свое дело. Поэтому не ждите от меня долгих воспоминаний о днях, когда я был маленьким мальчиком и бегал в коротких штанишках. Есть гораздо более важные вещи.

И все-таки мне кажется, что я должен вкратце обрисовать факты, которые имеют отношение к моей дальнейшей жизни. В конце концов, шахтеры, положив кусок динамита перед скалой, не ожидают немедленного взрыва; надо сверлить дырки, готовить заряд и фитиль, прежде чем пробить дыру в залежи.

Я родился в Корнуолле и до девяти лет жил на Корнуолльском Оловянном Берегу, рядом с шахтами, благодаря которым корнуолльские олово и медь еще с незапамятных времен стали легендой. Это — самое главное, что нужно обо мне знать. Ничто другое так не важно, как это, даже то, что, когда мне исполнилось девять, родители разошлись и меня отправили в Оксфордшир, где я и провел последующие девять лет своей жизни вдали от Корнуолльского Оловянного Берега. Отец решил бросить мать ради любовницы и двух их ублюдков-сыновей, а поскольку он был человеком с большим состоянием и занимал высокое положение в обществе, ему не составило труда убедить судью легализовать их расставание и лишить мать опеки надо всеми ее детьми. Это было сделано под тем предлогом, что мать не была «достойна» своих детей. Она была бывшей женой фермера, родилась в домике рыбака в Сент-Ивсе, и хотя, насколько я помню, все считали, что она — леди по рождению и воспитанию, всегда находился кто-нибудь, кто не отказывал себе в удовольствии напомнить о ее происхождении. Отец был одним из таких людей. В суде он упирал на то, что ему хочется, чтобы его дети были воспитаны «леди» в «доме джентльмена», и судья, представитель того же сословия, что и отец, естественно, решил, что это жизненно необходимо. Любовницу отца сочли леди, а поместье в Оксфордшире, где он содержал ее в роскоши, объявили домом джентльмена. Классовая принадлежность была важнее всего; на аморальное поведение, коль скоро все происходило скромно и цивилизованно, не обращали внимания; и у моей матери не было шансов выиграть дело.