«Нужно делать что-то с самого начала», — сказала я себе. А потом задумалась — с какого начала? И в чем оно, это новое начало? И что мне вообще нужно?
Поразмышляв, поняла, что пока не готова ответить на эти вопросы. Единственное, что я знала совершенно точно, это что вся моя предыдущая жизнь закончилась и сожаления не вызывает.
Родители заговорили о моей работе в издательстве еще в мой приезд из Парижа сразу после развода. Я и сама понимала, что возвращаться в биологию после длительного перерыва — невозможно. Мать логически обосновала свое предложение:
— Не вижу, что может сравниться с такой уникальной возможностью. Во-первых, — семейное предприятие, совместная собственность. Во-вторых, — невероятно увлекательное, настоящее дело… Зная тебя, смею предположить, что с биологией покончено, и в связи с этим возникает еще один дополнительный аргумент в пользу данной идеи — в общем и целом у тебя уже имеется некоторое представление об издательской деятельности.
Что ж, ходить с вечным вопросительным знаком в душе, как в знаменитых детских стихах — где работать мне… чем заниматься? — было утомительно. Коли ответить на эти вопросы непросто, решила — больше их себе не задавать, а попробовать настроиться на семейный бизнес. Помимо всех прочих доводов, я действительно считала издательскую деятельность занятием интересным и благородным. Выпускай родители унитазы, я бы еще подумала — стоит ли включаться, но книги…
Сразив себя этим аргументом, сначала разобрала свои вещи, а потом начала устраиваться в комнате для гостей на первом этаже. Мари была предложена моя бывшая спальня на втором этаже, рядом со спальней родителей, но она категорически отказалась от нее, заявив, что будет жить только на террасе. На предложение матери обосноваться в более спокойном месте дочь решительно ответила:
— Ни за что! Я так мечтала о террасе, там столько света и такой классный вид из окна! А покой мне не нужен — меня и пушкой не разбудишь!
Пришлось согласиться и срочно отправляться с матерью в магазин. Отделались минимумом усилий, ведь жилье было временным, — купили жалюзи, раскладное кресло-кровать и маленький письменный стол. Я сделала незначительную перестановку, испросив разрешения вынести огромный обеденный стол. Для материнского уклада это было непринципиально, ведь в ближайшее время приемов никто устраивать не собирался и всем было понятно — ребенок должен начинать обживать новое место с удовольствием. Раритет был осторожно разобран, тщательно упакован и снесен в комнату для одежды, расположенную в цокольном этаже.
Через неделю после моего возвращения, слегка осознав себя на новом месте, я сама завела разговор о работе. Мари уже спала, а отец отправился в кабинет — полистать рукопись мемуаров вдовы композитора Карецкого, которую та по старой памяти привезла ему без лишних церемоний — на дачу. Мы остались в гостиной с матерью.
— Хочу понемногу заняться делом, — сказала я.
— Понемногу? Это как?
— Сначала просто походить в издательство, приглядеться, чтобы лучше во всем разобраться, а потом, поняв что к чему, и решу — каким направлением лучше заняться.
— И с такими мыслями ты собираешься включаться в работу?
— А что плохого в этих мыслях?
— Да ничего ни плохого, ни хорошего в них нет. В них вообще ничего нет, кроме пустоты. На что ты не имеешь права.
Началось… Как всегда, с разногласий. Интересно, куда она клонит сейчас…
— А как же заполнить пустоту?
— Если хочешь что-нибудь узнать — спрашивай, читай, думай… но не появляйся в первый раз — полной невеждой, безликой серой мышкой, которая вползла, чтобы отсидеться за чужими спинами.
— За какими такими спинами?
— Прежде всего, за родительскими…
— Но я и правда мало знаю и не считаю это ненормальным, дело-то ведь для меня — новое…
— Это ты мне можешь сказать, да и то — дома. А в издательстве ты — собственник, руководитель, и поставить себя нужно — сразу, с первого дня. Все должны почувствовать, что появилась — хозяйка, лидер, характер, образ, наконец. Извини за прямоту, но у тебя сейчас вместо образа — одни поникшие руины и фрагменты… Причем — на все сто процентов…
— В чем же конкретно?
— В глазах — тоска, в походке — неуверенность, про внешний вид я уже вообще не говорю, сама знаешь. Да еще и собралась во всем этом блеске незаметно проскользнуть и зажаться в уголок.
— Да зачем мне какой-то образ? Не хочу я масок, хочу быть собой.
— Нет уж, дудки. Без образа — не получится, если хочешь руководить. Покопайся в собственной памяти. В отличие от тебя, я еще припоминаю — правда, уже с некоторым трудом — некогда живой и даже строптивый характер, заводилу с фантазией и ярко выраженными организаторскими способностями…
Слава Богу, Долгорукие, Шереметевы и прочие значительные личности могли спать вечным сном, не потревоженные — их авторитеты на сегодня были оставлены в покое. Я слегка растерялась — не понимала, чего она от меня хочет.
— И что ты предлагаешь?
— Тебе что-то нужно поменять в себе.
— Вот начну работать, все само собой и произойдет.
— Само собой ничего не происходит. И я хочу, чтобы ты задумалась над этим.
— Да для чего нужен какой-то непонятный мне образ?
— Народ у нас — разный, отнюдь не простой, а есть и очень сложный. Мы с отцом запустили дело — в обоих смыслах, и в том смысле, что организовали, и в другом — слегка пустили на самотек… Так что тебе придется не только заняться реорганизацией фирмы, но и стать регулировщиком дел, а заодно и генератором свежих идей. Для этого, сама понимаешь, иногда придется быть жесткой, настаивать на своем, кого-то осаживать, ставить на место, а иных и принуждать делать то, чего они по каким-то причинам не хотят делать. При этом, заметь, причины у всех всегда есть, и, разумеется, — уважительные. Но предприятие должно не просто работать, оно должно еще и приносить прибыль, а это уже — твоя задача. Вот тут-то — раз, и включается образ, если он есть… а бесцветная, пресная амеба всего этого не потянет.
— Мне никогда не было трудно общаться с людьми…
— Общаться и руководить — не одно и то же. К тому же, мне очень не хотелось бы, чтобы ты сразу попалась на острый язычок нашим интеллектуальным прелестницам… Будь покойна, они за словом в карман не лезут и тут же пригвоздят какой-нибудь уничижительной кличкой — Бледной Молью или Инфузорией-туфелькой, учитывая твое маловыдающееся биологическое прошлое… а то и обзовут каким-нибудь жалким Бокренком… Они ведь, в отличие от тебя, филологи и литературоведы, причем — высочайшего класса, у них с ассоциациями все хорошо, все в порядке… Как назовут, так и будут относиться. Нет уж, душа моя, коли морально не готова появиться на белом коне, через парадный вход, то лучше посиди-ка еще дома… может, чего и высидишь…
Я снова почувствовала себя ребенком, которого отчитали за провинность, и, как всегда в подобных случаях, первой реакцией было внутреннее несогласие с матерью, неприятие ее советов.