Как стонет море там за полями! Но какая тишина здесь, в этом маленьком домике!
Странная и зловещая… Казалось, в этой тишине был какой-то глубокий смысл. Эмили не смела произнести ни слова, чувствуя, что неведомое может ответить ей. Однако страх вдруг покинул ее. Она была спокойна, счастлива, далека от жизни и реальности. Стены слабо освещенной комнаты, казалось, медленно отодвинулись. Картины сами собой исчезли. Перед ней уже не было ничего, лишь один «шар-загляденье» тети Нэнси, свисающий со старого венецианского фонаря. Большой, серебристый, мерцающий шар. В нем она видела уменьшенное отражение комнаты, напоминающей блестящий кукольный домик, и себя саму в старом низком кресле, и тонкую свечу на каминной полке. Отражение свечи было похоже на крошечную, шаловливо подмигивающую звезду. Эмили, откинувшись на спинку кресла, долго смотрела на эту звезду, смотрела, пока перед ней не осталась лишь одна эта крошечная точка света в громадной туманной вселенной.
III
Спала ли она? Был ли это сон? Кто знает? Сама Эмили так никогда и не узнала об этом. Дважды прежде в своей жизни — один раз в бреду, второй раз во сне — она отодвинула в сторону завесу здравого смысла и времени и смогла заглянуть за нее. У Эмили никогда не возникало желания воскресить в памяти те события. Она старалась забыть о них. Она не вспоминала о них много лет. То был лихорадочный бред, сон… Но что было на этот раз?
Внутри шара образовалось маленькое облако. Потом оно поблекло, рассеялось, но отраженный в шаре кукольный домик исчез. Эмили увидела перед собой совершенно другую картину: длинное помещение с высоким потолком, спешащие туда и сюда потоки людей и среди них знакомое лицо.
Шар исчез, гостиная Разочарованного Дома исчезла. Эмили уже не сидела в кресле, глядя в блестящую поверхность. Она была в этом странном большом помещении, она была среди этих потоков людей, она стояла перед окошком билетной кассы рядом с мужчиной, нетерпеливо ожидающим, когда подойдет его очередь и он сможет купить билет. Когда мужчина обернулся и их глаза встретились, она увидела, что это Тедди, во взгляде которого появилось изумление, узнавание. В этот миг она почувствовала, что ему, без сомнения, грозит какая-то ужасная опасность… и что она должна спасти его.
— Тедди. Пойдем.
Ей показалось, что она схватила его за руку и потянула в сторону от окошка кассы. А потом, потом она уплывала от него, все дальше и дальше, и он следовал за ней, бежал за ней, бежал, не обращая внимания на людей, натыкаясь на них, бежал и бежал… Она уже снова была в кресле, шар висел перед ней, в нем она все еще видела помещение вокзала, снова уменьшившееся до игрушечных размеров, и ту одну фигуру, бегущую… все еще бегущую… Снова появилось облако и заполнило шар… белеющее… колеблющееся… Оно постепенно стало прозрачным и наконец исчезло. Эмили лежала, откинувшись в кресле, пристально смотрела на блестящий шар тети Нэнси и видела лишь неподвижное, серебристое отражение гостиной, а в нем мертвенно-белое пятнышко, которое было лицом самой Эмили, и огонек одинокой тонкой свечи, мерцающий как озорная звезда.
IV
Эмили — чувствуя себя так, словно сначала умерла, а затем снова вернулась к жизни — выбралась из Разочарованного Дома и заперла дверь на ключ. Небо очистилось от облаков; мир в тусклом свете звезд казался нереальным. Едва сознавая, что делает, она направилась к морю — через еловый лесок, вниз по длинному, продуваемому ветрами пастбищу, через дюны к песчаному берегу, вдоль него — как преследуемое, гонимое существо в пугающем, полуосвещенном, колдовском мире. Море вдали было как серый атлас, почти скрытое в крадущемся тумане, и на пески, по которым проходила Эмили, набрасывались маленькие, шуршащие, насмешливые волны. Она была зажата между туманным морем и высокими темными песчаными дюнами. Если бы только можно было идти так вечно, чтобы никогда не потребовалось повернуть назад и встать перед вопросом, который поставил перед ней этот вечер и на который не было ответа.
Она знала — без всякого сомнения, возражения или притворства, — что видела Тедди, что спасла или попыталась спасти его от какой-то неизвестной опасности. И она знала, так же ясно и так же точно, что любит его… что всегда любила его, любовью, которая лежит в самой основе ее существа.
Но через два месяца ей предстояло выйти замуж за Дина Приста.
Что могла она сделать? Выйти за него замуж было теперь немыслимым. Она не сможет жить с такой ложью в душе. Но разбить его сердце, отнять у него все счастье, какое еще возможно в его печальной жизни… это тоже было немыслимо.
Да, как сказала Илзи, быть женщиной — дьявольская штука.
— Особенно, — сказала Эмили, полная презрения к самой себе, — женщиной, которая, похоже, сама не знает чего хочет и меняет свои желания каждый месяц. Я была так уверена прошлым летом, что Тедди больше для меня ничего не значит, так уверена, что я действительно люблю Дина настолько, чтобы выйти за него замуж. А теперь этот вечер… и эта ужасная способность — то ли дар, то ли проклятие — возвращается ко мне, когда я уже надеялась, что выросла и навсегда оставила ее в прошлом.
Эмили долго бродила по мрачному, зловещему песчаному берегу, а потом, уже после полуночи, с виноватым видом пробралась украдкой в Молодой Месяц, чтобы в полном изнеможении броситься на кровать и погрузиться в сон.
V
В последовавшие за этой ночью дни и недели Эмили чувствовала себя совершенно отвратительно. К счастью, Дин отсутствовал: ему пришлось отправиться по делам в Монреаль. Это были те самые дни, когда весь мир содрогнулся, узнав о роковом столкновении «Флавиана» с айсбергом. Для Эмили газетные заголовки, сообщавшие о трагедии, были как удар в лицо. Тедди должен был отплыть на «Флавиане»… Неужели он… неужели? Кто мог ответить на этот вопрос? Быть может, его мать… его странная, одинокая мать, которая так ненавидела ее… Ненавидела ненавистью, которую Эмили всегда ощущала как реальную стену, стоящую между ними. Прежде Эмили, несомненно, воздержалась бы от визита к миссис Кент. Но теперь все это было неважно. Важно было выяснить, отплыл ли Тедди на «Флавиане». Эмили бросилась в Пижмовый Холм…
Дверь открыла миссис Кент, ничуть неизменившаяся с тех пор, когда Эмили впервые увидела ее: болезненно хрупкая, сдержанная, с горькими складками в углах рта и с широким красным шрамом, идущим наискось через все ее бледное лицо. Выражение этого лица, как обычно, изменилось, когда она увидела Эмили. Враждебность и страх боролись между собой в ее темных, печальных глазах.
— Тедди отплыл на «Флавиане»? — спросила Эмили без околичностей.
Миссис Кент улыбнулась недружелюбной кривой улыбкой.
— А для тебя это имеет значение?
— Да. — Эмили говорила очень отрывисто. Взгляд ее глаз в эту минуту был «взглядом Марри», который лишь немногие могли выдержать и остаться непобежденными. — Если вы знаете… скажите мне.
Миссис Кент сказала — неохотно, с ненавистью в голосе, дрожа, как маленький сухой лист, трепещущий жалким подобием жизни на жестоком ветру: