Вернуться к жизни и веселью
Из сумрачной, печальной кельи.
Ах, тетя Лора, когда я сочинила эти строки, ко мне пришла вспышка. Так что имбирное печенье меня не интересует.
Тетя Лора снова улыбнулась.
— Возможно, дорогая. Но когда миг вдохновения пройдет, будет не так уж вредно вспомнить, что печенье в коробке не пересчитано и что я имею на него такое же право, как Элизабет.
Глава 17
«Живые послания»
[39]
Дорогой папа!
У меня такие интересные новости. Я стала героиней настоящего приключения. На прошлой неделе Илзи попросила меня прийти и остаться у нее на всю ночь, так как ее папа уехал и вернется очень поздно. Илзи сказала, что ей не то чтобы страшно, но очень одиноко. Так что я пошла и попросила позволения у тети Элизабет. Я почти не смела надеяться, дорогой папа, что она мне позволит, так как она против того, чтобы маленькие девочки проводили ночи не у себя дома, но, к моему удивлению, она сказала, что я могу пойти, и сказала это очень любезно. А потом я слышала, как она говорила в буфетной тете Лоре: Какое безобразие, что доктор так часто оставляет бедного ребенка одного по ночам. Это возмутительно. А тетя Лора сказала: Бедный человек искалечен жизнью. Ты же знаешь, он был совсем не таким до того, как его жена… Но тут в самый интересный момент тетя Элизабет толкнула тетю Лору локтем и сказала: Ш-ш-ш, у маленьких кувшинчиков большие ушки. Я знала, что она имеет в виду меня, хотя уши у меня не большие, а только остренькие. Я очень хочу узнать, что же такое сделала мама Илзи. Этот вопрос всегда тревожит меня, когда я ложусь в постель. Я лежу без сна ужасно долго и все думаю о ней. Сама Илзи понятия не имеет, что за история вышла с ее мамой. Однажды она спросила об этом у своего отца, а он велел ей (громовым голосом) никогда больше не упоминать в его присутствии об этой женщине. И есть еще одна история, которая тоже не дает мне покоя. Я все думаю о Сайласе Ли, который убил своего брата возле старого колодца. Как ужасно, должно быть, чувствовал себя этот бедный человек. И я хотела бы знать, что значит быть искалеченным жизнью.
Я пошла к Илзи, и мы с ней играли на их чердаке. Мне нравится там играть, потому что не надо быть аккуратной, как на нашем чердаке. У Илзи на чердаке ужасный беспорядок. Думаю, что пыль там не вытирали много лет. А хуже всего в каморке для старого тряпья. Это просто отгороженный конец чердака, где полно старой одежды, мешков с лоскутками и сломанной мебели. Мне не нравится ее запах. Через нее идет кухонный дымоход, а вещи висят вокруг него (правильнее сказать, висели, так как все это, дорогой папа, теперь в прошлом).
Когда нам надоело играть, мы сели на старый сундук и долго разговаривали. Тут великолепно днем, сказала я, но, должно быть, ужасно непривычно ночью. Мыши тут, сказала Илзи, и пауки, и привидения. Я не верю в привидения, сказала я презрительно. Никаких привидений не существует. (Но, возможно, дорогой папа, они все-таки существуют.) А я верю, что на этом чердаке есть привидения, сказала Илзи. Говорят, на чердаках они всегда бывают. Глупости, сказала я. Понимаешь, дорогой папа, тому, кто живет в Молодом Месяце, не пристало верить в привидения. Но чувство у меня при этом было очень странное. Легко говорить, сказала Илзи (она начала злиться, хотя я не пыталась порочить ее чердак), но ты не осталась бы тут одна на всю ночь. Я была бы ничуть не против, сказала я. Тогда попробуй, сказала Илзи. Спорим, что у тебя не хватит смелости подняться сюда, когда надо будет ложиться спать, и остаться тут на всю ночь. И тут я поняла, дорогой папа, что попала в ужасно неприятное положение. Хвастаться очень глупо. Я не знала, что мне делать. Страшно было даже подумать, что придется провести ночь в одиночестве на этом чердаке, но если бы я не сделала этого, Илзи стала бы напоминать мне об этом всякий раз, когда нам случится поссориться, и, что еще хуже, рассказала бы обо всем Тедди, и он решил бы, что я трусиха. Так что я сказала гордо: Я проведу здесь ночь, Илзи, и мне ничуть не страшно. (Но ох до чего мне было страшно, в глубине души.) Тебе тут будет от мышей не отбиться, сказала Илзи. Я ни за что на свете не согласилась бы оказаться на твоем месте. Было, конечно, подло со стороны Илзи пугать меня больше, чем я уже была напугана. Но я чувствовала, что она одновременно восхищается мною, и это мне очень помогло. Мы вытащили из каморки с тряпьем старую перину, а еще Илзи дала мне подушку и половину своего постельного белья. К тому времени уже стемнело, поэтому Илзи не захотела снова подняться на чердак. Так что я с большим чувством прочитала молитву, а затем взяла лампу и пошла наверх. Я теперь до того привыкла к свечам, что эта лампа подействовала мне на нервы. Илзи сказала, что я выгляжу до смерти испуганной. У меня, дорогой папа, действительно дрожали коленки, но во имя чести Старров (и Марри тоже) я пошла на чердак. Разделась я еще внизу, в комнате Илзи, так что на чердаке сразу легла и задула лампу, но уснуть никак не могла. В лунном свете чердак выглядел очень причудливо. Я не знаю точно, что значит причудливо, но чувствую, что чердак выглядел именно так. Свисавшие с балок мешки и старая одежда казались живыми существами. Но я подумала, что бояться мне нечего. Со мной ангелы. И тут я почувствовала, что боюсь ангелов не меньше, чем всего остального. А еще мне было слышно, как где-то скребутся крысы и мыши. Я подумала: Что, если крыса пробежит по мне, а потом решила, что на следующий день опишу этот чердак, как он выглядит при луне, и все мои чувства. Наконец до меня донесся звук колес. Это доктор подъехал к дому в своей бричке, а потом я слышала, как он гремит посудой в кухне, так что у меня стало легче на душе, и вскоре я уснула и увидела ужасный сон. Мне снилось, что дверь комнаты с тряпьем открылась и оттуда выскочила большая газета и принялась гоняться за мной по всему чердаку. А потом она загорелась, и я отчетливо ощутила запах дыма, и газета уже была прямо на мне, и тут я взвизгнула и проснулась. Я сидела на перине, а газета исчезла, но запах дыма все равно чувствовался. Я посмотрела на дверь комнаты с тряпьем. Прямо из-под нее валил дым, а сквозь щели в досках был виден огонь. Я тут же завопила во весь голос и кинулась вниз, в комнату Илзи, а она промчалась через переднюю и разбудила отца. Он сказал: Черт побери, но вскочил, и потом мы все трое бегали по лестнице на чердак и обратно с ведрами воды и устроили везде жуткий беспорядок, но огонь потушили. Оказалось, что там загорелись мешки с шерстью, которые висели близко к трубе дымохода. Когда все было кончено, доктор вытер пот со своего мужиственного чела и сказал: Мы были на волосок от большой беды. Еще несколько минут, и оказалось бы слишком поздно. Я, когда вернулся, развел огонь в кухне, чтобы выпить чайку. Тогда, наверное, эти мешки и загорелись от искры. Я вижу, тут вот дырка на трубе, где штукатурка отвалилась. Надо будет убрать весь этот хлам с чердака. Да как, скажи на милость, ты, Эмили, обнаружила огонь. Я спала здесь, на чердаке, сказала я.
Спала на чердаке, удивился доктор, да какого че… что за дья… что это тебе вздумалось. Я поспорила с Илзи, что смогу проспать здесь ночь, сказала я. Илзи сказала, что я побоюсь остаться здесь одна, а я сказала, что не побоюсь. Я уснула, а потом проснулась от запаха дыма. Вот маленькая чертовка, сказал доктор. Я думаю, это ужасно, когда тебя называют чертовкой, но доктор смотрел на меня с восхищением, и у меня возникло такое чувство, словно он сделал мне конплимент. У него странная манера выражаться. Илзи говорит, что ей самой он сказал доброе слово один-единственный раз в жизни. У нее тогда болело горло, и он назвал ее бедной маленькой животинкой, и вид у него при этом был такой, словно он ее жалел. Я уверена, что Илзи ужасно тяжело оттого, что она не нравится своему отцу, хотя она всегда притворяется, будто ей все равно. Но ах, папа дорогой, это еще не вся история. Вчера в Шрузбури вышел новый номер местного еженедельника Таймс, и там в разделе Новости Блэр-Уотер подробно сообщается о пожаре в доме доктора и говорится, что огонь, к счастью, был обнаружен вовремя благодаря мисс Эмили Старр. Не могу передать тебе, дорогой папа, что я почувствовала, когда увидела свое имя в газете. Я почувствовала себя знаминитостью. И меня еще никогда прежде не называли совершенно серьезно мисс.