Истории про девочку Эмили - читать онлайн книгу. Автор: Люси Мод Монтгомери cтр.№ 31

«Расквиталась» тетя Элизабет на той же неделе. Эмили поручили сходить в магазин. День был знойный, в такие дни дома ей позволялось ходить босиком, но, чтобы выйти за ворота, она должна была непременно надеть чулки и ботинки. Эмили взбунтовалась: на улице слишком жарко… и слишком пыльно… и она не сможет пройти полмили в ботинках на пуговицах. Но тетя Элизабет осталась неумолима: никого из Марри не должны видеть босым за пределами Молодого Месяца… так что чулки и ботинки пришлось надеть. Но, едва выйдя за ворота, Эмили решительно села, сняла их, затолкнула в углубление в каменной изгороди и весело побежала по дороге босиком.

Она выполнила поручение и со спокойной совестью возвращалась домой. Как красив был мир… какой нежной голубизной сверкало громадное круглое озеро… как поражали своим золотым великолепием лютики на сочном лугу за рощей Надменного Джона! При виде их Эмили остановилась и сочинила стихотворение:

Веселый лютик золотой,

Ты мне давно знаком,

Везде приветствуешь меня

Улыбкой и кивком.

В лесу, в дорожной колее

И у ограды сада

Ты щеголяешь пышностью

Атласного наряда.

Что ж, пока неплохо. Но Эмили хотелось добавить еще одно четверостишие, которое как следует завершило бы стихотворение, а божественное вдохновение, казалось, исчезло. Она шагала домой в глубокой задумчивости и, добравшись до Молодого Месяца, уже смогла с приятным сознанием хорошо сделанного дела продекламировать вслух концовку:

Собой всегда украсить рад

Невзрачный уголок —

Вот чем ты вечно дорог мне,

Мой радостный цветок.

Эмили трепетала от гордости. Это было ее третье стихотворение, и, несомненно, самое лучшее. Никто не скажет, будто оно слишком белое. Нужно поскорее пойти на чердак и записать все три куплета на почтовом извещении. Но на лестнице ее встретила тетя Элизабет.

— Эмили, где твои чулки и ботинки?

Эмили упала с небес на землю. Удар от падения был весьма неприятным. Она совершенно забыла о чулках и ботинках.

— В изгороди у ворот, — прямо и откровенно ответила она.

— Ты ходила в магазин босиком?

— Да.

— Несмотря на то, что я тебе запретила?

Вопрос показался Эмили риторическим, и она на него не ответила. Но тетя Элизабет получила желанную возможность «расквитаться».

Эмили заперли на ключ в комнате для гостей. Ей было сказано, что она должна оставаться там до вечера. Напрасно она умоляла не наказывать ее таким ужасным способом. Она попыталась изобразить «взгляд Марри», но оказалось, что его невозможно вызвать усилием воли — во всяком случае, ей это не удалось.

— Ох, не запирайте меня там, тетя Элизабет, — умоляла она. — Я знаю, что поступила нехорошо… но не оставляйте меня одну в этой ужасной комнате.

Но тетя Элизабет была неумолима, хотя и понимала, что с ее стороны жестоко запереть в мрачной комнате такого впечатлительного ребенка, как Эмили. Однако она считала, что, наказывая девочку, лишь выполняет свой долг. При этом она не сознавала и ни за что не поверила бы, что в действительности лишь дает выход своей собственной затаенной неприязни к Эмили после сокрушительного поражения и испуга, которые пережила в тот день, когда грозила отрезать ей волосы. Тетя Элизабет полагала, что причиной ее панического бегства в том случае стало неожиданное внешнее проявление семейного сходства в напряженный момент, и стыдилась проявленной слабости. Гордость Марри страдала от пережитого унижения, и это страдание перестало мучить тетю Элизабет лишь тогда, когда она повернула ключ в замке двери за побледневшей преступницей.

Эмили, выглядевшая в ту минуту очень маленькой, подавленной и одинокой, с глазами, полными такого страха, какого никогда не должно быть во взгляде ребенка, съежилась, прижавшись к двери комнаты. Так было легче: она могла хотя бы не воображать, что происходит у нее за спиной. А в такой большой и тускло освещенной комнате можно было вообразить невероятное количество кошмаров. Сами размеры комнаты и царящий в ней полумрак наполнили душу Эмили ужасом, бороться с которым ей оказалось не под силу. Сколько она себя помнила, ее всегда пугала возможность оказаться запертой где-нибудь в одиночестве и полутьме. Сумерек на открытом воздухе она не боялась, но этот полный таинственных теней мрак в четырех стенах превращал комнату для гостей в комнату ужасов.

Окно было занавешено тяжелыми темно-зелеными шторами и вдобавок закрыто деревянными жалюзи. Большая кровать под балдахином, выступавшая от стены почти до середины комнаты, была высокой, мрачной и так же, как окно, задрапирована темной тканью. Что угодно могло выскочить на вас из такой кровати! Что, если какая-нибудь громадная черная рука вдруг появится из-под балдахина, протянется к ней через комнату и схватит ее? Стены, как и в гостиной, были украшены портретами покойных родственников. До чего много Марри уже умерло! Стекла в портретных рамах отражали тонкие лучи света, пробивавшиеся в комнату через щелочки между планками жалюзи, и отбрасывали на стены пугающие призрачные полосы. И самое ужасное: прямо перед Эмили, у противоположной стены, высоко на крышке черного шкафа, стояло громадное чучело белой арктической совы, зловеще таращившей на нее свои круглые глаза. Увидев сову, Эмили громко взвизгнула, а затем съежилась в своем углу, ошеломленная звуком, который произвела в громадной, безмолвной, гулкой комнате. Ей хотелось, чтобы что-нибудь в самом деле выпрыгнуло из-под балдахина и покончило с ней.

«Интересно, что почувствовала бы тетя Элизабет, если бы меня нашли здесь мертвой», — подумала она с мстительным чувством.

Несмотря на весь свой страх, она начала разыгрывать в воображении эту сцену и так глубоко прочувствовала угрызения совести тети Элизабет, что решила лишь немного побыть без сознания и вернуться к жизни, когда все будут в достаточной мере напуганы и полны раскаяния. Но ведь люди действительно умирали в этой комнате… десятки людей. Как рассказывал кузен Джимми, еще одной традицией Молодого Месяца было то, что любого члена семьи, оказавшегося при смерти, срочно переносили в комнату для гостей, чтобы он мог умереть в обстановке подобающей роскоши. Эмили казалось, что она видит их всех, умирающих на этой ужасной кровати. Она почувствовала, что готова снова завизжать, но подавила это желание. Она — Старр, а Старры не должны трусить. Ох, эта сова! А вдруг, если отвести взгляд, а потом обернуться, окажется, что сова бесшумно спрыгнула со шкафа и приближается? Эмили не смела снова взглянуть на сову из страха, что именно это уже произошло. Не шевелятся ли занавеси кровати? Эмили почувствовала, как на лбу у нее выступают капли холодного пота.

И тут на самом деле случилось нечто необычное. Луч солнца, пробившись через маленькую щелку между планками жалюзи, упал на портрет дедушки Марри, висевший над каминной полкой. Это была увеличенная карандашная копия старого дагерротипа [22] , украшавшего гостиную на первом этаже. В слабом проблеске света лицо старика приобрело утрированно мрачное выражение и, казалось, действительно выпрыгнуло из рамы прямо в комнату. Эмили окончательно потеряла самообладание. В панике она, как безумная, бросилась к окну, рывком раздвинула шторы и дернула за шнур жалюзи.